Большой Бейсуг

Лев Николаевич Толстой отрицал войну, горячо спо­рил с теми, кто находил в ней красоту ужаса. При описа­нии войны 1805 года Толстой выступает как писатель-пацифист, но при изображении войны 1812 года автор переходит на позиции патриотизма.

Война 1812 года предстает в изображении Толстого как война народная. Автор создает множество образов мужиков, солдат, суждения которых в совокупности со­ставляют народное мироощущение. Купец Ферапонтов убежден, что французов не пустят в Москву, «не долж­ны», но, узнав о сдаче Москвы, он понимает, что «реши­лась Расея!». А если уж Россия гибнет, то нечего спасать свое добро. Он кричит солдатам, чтобы забирали его то­вары, лишь бы ничего не досталось «дьяволам». Мужи­ки Карп и Влас отказались продавать сено французам, взяли в руки оружие и ушли в партизаны. В период тяжких испытаний для Отечества «делом народным», всеобщим становится защита Родины. Все герои романа проверяются с этой стороны: одушевлены ли они всена­родным чувством, готовы ли на подвиг, на высокую жер­тву и самоотвержение.

В любви к Родине, патриотическом чувстве равны князь Андрей Болконский и солдаты его полка. Но князь Андрей не только одушевлен всеобщим чувством, а и умеет сказать о нем, анализировать его, понимает общий ход дел. Настроение всего войска перед Бородинским сраже­нием именно он в состоянии оценить и определить. Сами многочисленные участники величественного события дей-ствуют по тому же чувству, и даже не бессознательно, — просто они очень немногословны.

«Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день, говорят», — вот и все, что слышит князь Андрей про солдат от батальонного ко­мандира Тимохина. Пьер Везухов вполне понимает смысл «неясных» и тоже слишком кратких слов солдат: «Всем народом навалиться хотят, одно слово — Москва. Один конец сделать хотят». Солдаты выражают уверенность в победе, готовность умереть за Родину.

В «Войне и мире» создаются как бы два идейных цент­ра: Кутузов и Наполеон. Мысль о развенчании Наполеона возникла у Толстого связи с окончательным уяснением характера войны 1812 года как справедливой войны со стороны русских. Образ Наполеона раскрывается Толстым с позиции «мысли народной». С. П. Бычков писал: «В войне с Россией Наполеон выступал в роли захватчика, стремившегося поработить русский народ, он был косвен­ным убийцей многих людей, эта мрачная деятельность и не давала ему, по мысли писателя, права на величие». «Круглый живот», «жирные ляжки коротких ног», «бе­лая пухлая шея», «потолстевшая короткая фигура» с широкими, «толстыми плечами» — вот характерные чер­ты внешности Наполеона. При описании утреннего туале­та Наполеона накануне Бородинского сражения Толстой усиливает разоблачительный характер первоначальной портретной характеристики императора Франции: «Тол­стая спина», «обросшая жирная грудь», «выхоленное тело», «опухшее и желтое» лицо, «толстые плечи» — все эти детали рисуют человека, далекого от трудовой жизни, разжиревшего, глубоко чуждого основам народной жизни.

Наполеон был эгоистически самовлюбленным челове­ком, самонадеянно считавшим, что вся вселенная пови­нуется его воле. Люди для него не представляли интере­са. Писатель с тонкой иронией, иногда переходящей в сарказм, разоблачает претензии Наполеона на мировое господство, его постоянное позирование для истории, его актерство. Наполеон все время играл, в его поведении и словах не было ничего простого и естественного. Это вы­разительно, показано Толстым в сцене любования Напо­леона портретом сына на Бородинском поле.

Разумеется, это было чистое актерство. Он не выра­жал здесь искренних чувств  «отеческой нежности», а именно позировал для истории, лицедействовал. Эта сце­на ярко раскрывает самонадеянность Наполеона, пола­гавшего, что с занятием Москвы будет покорена Россия и осуществятся его планы завоевания мирового господства.

Как игрока и актера писатель изображает Наполеона и в ряде последующих эпизодов. Накануне Бородина На­полеон произносит: «Шахматы поставлены, игра начнет­ся завтра». В день битвы после первых пушечных выст­релов писатель замечает: «Игра началась». Далее Тол­стой доказывает, что эта «игра» стоила жизни десяткам тысяч людей. Так раскрывался кровавый характер войн Наполеона, стремившегося поработить весь мир.

«Война — не «игра», а жестокая необходимость», — думает князь Андрей. И в этом заключался принципи­ально иной подход к войне, выражалась точка зрения мирного народа, вынужденного взяться за оружие при исключительных обстоятельствах, когда над родиной на­висла угроза порабощения.

Слитность с народом, единение с простыми людьми делает Кутузова для писателя идеалом исторического де­ятеля и идеалом человека.

Он всегда скромен и прост. Выигрышная поза, актер­ство ему чужды. Кутузов накануне Бородинского сраже­ния читал сентиментальный французский роман мадам Жанлис «Рыцари Лебедя». Он не хотел казаться вели­ким человеком — он был им. Поведение Кутузова есте­ственно, автор постоянно подчеркивает его старческую слабость. Кутузов в романе — выразитель народной муд­рости. Сила его в том, что он понимает и хорошо знает то, что волнует народ, и действует сообразно этому. Пра­вота Кутузова в его споре с Бенигсеном на совете в Фи­лях как бы подкрепляется тем, что на стороне «дедуш­ки» Кутузова симпатии крестьянской девочки Малаши.

«Источник необычайной силы прозрения в смысл со­вершающихся явлений, — говорит Толстой о Кутузове, — лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его. Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями его, в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представителя народной войны».

Толстой создает яркий образ неутомимого партизана, мужика Тихона Щербатого, приставшего к отряду Дени­сова. Тихон отличался богатырским здоровьем, огромной физической силой и выносливостью. В борьбе с францу­зами он проявляет ловкость, отвагу и бесстрашие. Ха­рактерен рассказ Тихона о том, как на него набросились четыре француза «со шпажками», а он на них пошел с топором. Это перекликается с образом француза-фехто­вальщика и русского, орудующего дубинкой. Тихон и есть художественная конкретизация «дубины народной вой­ны». Лидия Дмитриевна Опульская писала: «Тихон -образ вполне ясный. Он как бы олицетворяет собою ту «дубину народной войны», которая поднялась и со страш­ной силой гвоздила французов до тех пор, пока не погиб­ло все нашествие.

Платон Каратаев - воплощение «всего русского, доб­рого и круглого», патриархальности, смирения, непро­тивления, религиозности — всех тех качеств, которые так ценил Лев Николаевич Толстой у русского крестьян­ства.

Народному патриотизму Толстой противопоставляет лжепатриотизм светской знати, основная цель которой — ловить «кресты, рубли, чины». Патриотизм московских аристократов заключался в том, что они вместо фран­цузских блюд ели русские щи, а за французские слова назначали штраф. Облик Александра I в толстовском изображении непригляден. Черты двуличия и лицемерия, которые были присущи «высшему свету», проявляются и в характере царя. Особенно ярко они видны в сцене приезда государя в армию после победы над врагом. Алек­сандр заключает Кутузова в объятия, бормоча при этом: «Старый комедиант». С. П. Бычков писал: «Нет, не Алек­сандр I был «спасителем отечества», как это тщились изобразить казенные патриоты, и не среди приближенных царя надо было искать истинных организаторов борь­бы с врагом. Напротив, при дворе, в ближайшем окру­жении царя, существовала группа откровенных поражен­цев во главе с великим князем и канцлером Румянцевым, которая боялась Наполеона и стояла за заключение с ним мира».

«Солдатом быть, просто солдатом», — с восторгом ду­мает Пьер. Характерно, что и солдаты, хоть не сразу, но охотно приняли Пьера в свою среду и прозвали «наш барин», как Андрея «наш князь». Пьер не может стать «просто солдатом», капелькой, сливающейся со всей по­верхностью шара. Сознание своей личной ответственнос­ти за жизнь всего земного шара неистребимо в нем. Он горячо думает о том, что люди должны опомниться, по­нять всю преступность, всю невозможность войны. Эту мысль проповедует Л. Н. Толстой, вкладывая ее в уста одного из любимых героев. Так же думаем и мы, читате­ли, живущие в двадцать первом веке.