Большой Бейсуг

Краснодарский край

  • Увеличить размер шрифта
  • Размер шрифта по умолчанию
  • Уменьшить размер шрифта
Главная Сочинения М. Ю. Лермонтов Лучом чудесного огня (Поэма «Демон» М. Ю. Лермонтова)

Лучом чудесного огня (Поэма «Демон» М. Ю. Лермонтова)

(0 голоса, среднее 0 из 5)

Поэму «Демон» Лермонтов начал сочинять в пятнадцатилетнем возрасте и работал над ней около десяти лет. Много раз он за нее принимался, оставлял, потом начинал снова. Но интересно: первая строка— «Печальный демон, дух изгнанья» — прошла сквозь все редакции поэмы и сохранилась в ней до конца.

В первых вариантах действие поэмы происходит вне времени и пространства, в нереальной, условной обстановке.

Печальный демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснилися пред ним...

Так начинается первый вариант поэмы 1829 года. Написав еще несколько строк, Лермонтов в скобках обозначил дальнейший план:

(Демон узнает, что ангел любит одну смертную. Демон узнает и обольщает ее, так что она покидает ангела, но скоро умирает и делается духом ада. Демон обольстил ее, рассказывая, что бог несправедлив, и проч. свою историю.)

Уже в этом первом опыте отчетливо выражен богоборческий характер поэмы, отрицание божественной власти, неверие в бога.

Вслед за тем, в той же тетрадке, следует продолжение:

Любовь забыл он навсегда.
Коварство, ненависть, вражда
Над ним владычествуют ныне...
В нем пусто, пусто: как в пустыне.
Смертельный след напечатлен
На том, к чему он прикоснется,
И говорят, что даже он
Своим злодействам не смеется,
Что груды гибнущих людей
Не веселят его очей...
Зачем же демон отверженья
Роняет посреди мученья
Свинцовы слезы иногда,
И им забыты на мгновенье
Коварство, зависть и вражда?..

«Груды людей» не очень удачно сказано, но вспомним:

поэту только 15 лет.

После этих стихов возник новый план: «Демон влюбляется в смертную (монахиню) и она его наконец любит, но Демон видит ее ангела-хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и Демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой».

Как далеки эти первые стихотворные опыты от гениального создания зрелых лет. И тем не менее они — зерно, из которого впоследствии выросла грандиозная поэтическая концепция.

И вот представим себе: живет в Москве, на Малой Молчановке, в одноэтажном домике с мезонином невысокий, коренастый и смуглолицый подросток с огромными темными глазами, сидит за столом, в своей горнице под самой крышей, время от времени отрываясь от бумаги, вскидывает глаза, видит крыши приземистых арбатских особнячков и пишет о духе зла, о демоне-разрушителе.

У него есть друзья — у этого мальчика, друзья, которые его любят, высоко ценят его стихи, порою немножко над ним подтрунивают. А он и серьезен, и весел, остроумен. Он любит их. Но в глубине души бесконечно одинок. Он совсем иной, чем они. Он ненавидит светское общество, хотел бы бежать из этой душной среды, от ее законов, предрассудков, от жизни, в которой все решает положение, связи, богатство. Он полон презрения и гнева. И герои его поэм и трагедий, как и он, одиноки в мире, их окружающем. И каждый раз они у него погибают или влачат одинокие дни. Как пушкинский Пленник, как Гирей, как Алеко. Как герои байроновских поэм. Нет, у него они чаще гибнут!

Образ Демона удивительно близок Лермонтову. «Мой демон» называется одно из стихотворений 1831 года. Лермонтову исполнилось 17 лет. Его по-прежнему тревожит его поэма. И, принимаясь за нее в третий раз, он пишет:

И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня,
И ум мой озарять он станет
Лучом чудесного огня;
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда
И, дав предчувствие блаженства,
Не даст мне счастья никогда.

На этот раз Лермонтов написал новое начало — около 60 строк— и внизу сделал помету: «Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет.— В прозе лучше».

Воплощение образа Демона в прозе не состоялось. В том же году появляется новое поручение себе самому: «Написать длинную сатирическую поэму: «Приключения Демоназ.

Но и от сатирического варианта Лермонтов отказался. В следующем году появляется мысль создать библейский вариант «Демона», перенести действие в Вавилон. Однако и это намерение не исполнилось.

В пятом варианте, над которым Лермонтов работает уже в Петербурге, обучаясь в юнкерской школе, действие происходит где-то на берегу моря, «между прибрежных диких скал», упомянут «южный теплый день», лимонная роща. И хотя в целом поэма снова не получается, здесь мы встречаем уже довольно много стихов, которые потом без перемен войдут в окончательную редакцию «Демона».

Затем наступает длительный перерыв. И только по возвращении с Кавказа, из ссылки, в которую он был отправлен за стихи на смерть Пушкина, Лермонтов снова принимается за оставленную работу. И благодаря новизне кавказского материала поэма обретает конкретность, живописность, небывалую форму.

В новой редакции вместо безликой монахини появляется красавица грузинка Тамара — дочь старого Гудала, ее жених — удалой князь. Поэма наполнилась описаниями грузинской природы и грузинского феодального быта. «Излучистый» Дарьял, Казбек, который сверху кажется Демону «гранью алмаза», Койшаурская долина, зеленые берега светлой Арагны, угрюмая Гуд-гора — все это оказалось самой подходящей обстановкой для романтической поэмы о Демоне, приблизило отвлеченный замысел к жизни.

И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел,— и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы —
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!

Но вдохновила его на новое воплощение прежнего замысла не только природа Кавказа. Вдохновили грузинские обычаи, грузинские народные песни, предания, легенды.

Демон покоряет душу Тамары. Он открывает ей «пучину гордого познанья». Но Тамара смертная. И, полюбив  Демона, она погибает, ибо над Демоном тяготеет проклятье: он обречен на вечное одиночество. Его борьба с небом будет вечной. И хотя зло ему и «наскучило», примирение с богом для него невозможно. Для этого надо отречься от свободы, а от свободы Демон не отречется никогда.

Лермонтов воплотил в поэме свое неукротимое стремление к свободе, силу творческой мысли.

Те, кто живут на Военно-Грузинской дороге, у подножия Казбека, до сих пор говорят, что где-то возле самой вершины горы есть монастырь, куда никто не может добраться и которого никто, кроме пастухов, не видал. «Оттуда бог прогонит, ангелы не пустят туда, подымется вихрь, пойдет снег, и человек пропал».

Возможно, что Лермонтов слышал эту легенду и не случайно избрал местом последнего упокоения Тамары «чудный храм» на вершине Казбека:

На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
Куда лишь коршун залетал.

И превратилася в кладбище
Скала, родная облакам:
Как будто ближе к небесам
Теплей посмертное жилище?..
Едва на жесткую постель
Тамару с пеньем опустили,
Как тучи гору обложили
И разыгралася метель.
И громче хищного шакала
Она завыла в небесах
И белым прахом заметала
Недавно вверенный ей прах.
Но над семьей могильных плит
Давно никто уж не грустит.
Скала угрюмого Казбека
Добычу жадно сторожит,
И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.

Слышал Лермонтов в Грузии легенду о том, как злой дух Гуда полюбил красавицу грузинку, как мечтал ради нее сделаться смертным и старался из ревности погубить ее жениха. Лермонтов слышал эту легенду и в «Герое нашего времени» упоминает о ней. Она и до сих пор жива в окрестностях Гуд-горы, под которой стоит Гуд-аул. И возможно, что эти названия подсказали Лермонтову имя старого Князя Гудала. Тем более, что напротив Гуд-аула находятся развалины старинного замка над Арагвой, которые Лермонтов зарисовал в своем путевом альбоме. А рисунок этот весьма напоминает описание замка Гудала в «Демоне».

Недалеко от этого места находятся другие развалины — древнего монастыря. Говорили, что это дух разрушил обитель громовой стрелой, обидевшись на монахинь. Есть мнение, что эти места и описывал Лермонтов, когда изобразил монастырь, куда Гудал отвел свою дочь.

Рассказывалось в Грузии преданье о женихе, который ехал на свою свадьбу и был убит недалеко от дома невесты. Узнав о его смерти, невеста, как лермонтовская Тамара, ушла в монастырь.

Недалеко от этих мест и поныне видна часовня, с которой связано преданье, гласящее, что нельзя проехать мимо нее, не помолившись. Тот, кто не последует дедовскому обычаю, погибнет от мусульман. А у Лермонтова в «Демоне»:

И вот часовня на дороге...
Тут с давних пор почиет в боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала.
Но презрел удалой жених
Обычай прадедов своих.

Отзвук народной грузинской легенды имеется в той строфе «Демона», где путнику, который слышит рыданья Тамары, кажется, что это стоны горного духа:

И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
И чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит,

Горный дух, прикованный в пещере к скале,—это легендарный богатырь Амирани, о котором в Грузии и вообще на Кавказе рассказывают повсеместно. Некогда Амирани, как лермонтовский демон, восстал против бога, бог разгневался и приковал его к скале, И будет, как говорится в легенде, Амирани мучиться вечно, покуда не настанет конец мира.

Но кто переводил Лермовтову эти преданья, легенды, песни? Если от проводника на Военно-Грузинской дороге, а вернее, от случайного попутчика, вроде Максима Максимыча, он и мог слышать одно или два предания, то, уж во всяком случае, не мог через них познакомиться с грузинской народной поэзией и феодальным княжеским бытом, так достоверно изображенным в «Демоне». Тем более, что Лермонтов не знал грузинского языка, а в Грузии в то время еще мало кто понимал по-русски. Ясно, что в Грузии вокруг него были люди, хорошо знавшие русский язык.

Троюродный брат поэта Аким Шан-Гирей в своих воспоминаниях заметил, что Лермонтов ошибся, назван жениха Тамары «властителем Синодала». И Шан-Гирей поправляет Лермонтова: «В Грузии нет Синодала, а есть Цинондалы, старинный замок в очаровательном месте Кахетии, принадлежащий одной из древнейших фамилий Грузии, князей Чавчавадзе».

Это важное замечание. Нижегородский драгунский полк, в котором Лермонтов отбывал свою первую ссылку, стоял в Кахетии, недалеко от Цинандали. И офицеры полка постоянно ездили в Цинандали в гости к прославленному грузинскому поэту и храброму генералу русской службы Александру Гарсевановичу Чавчавадзе, который долгое время служил в этом полку и одно время был даже его командиром. Нынешние исследователи жизни и поэзии Лермонтова устанавливают, что Лермонтов гостил в Цинандали и был знаком с Чанчавадзе и с его семьей.

Дочь Чавчавадзе, Нина Александровна, шестнадцати лет вышла замуж за великого русского драматурга Александра Сергеевича Грибоедова, а полгода спустя стала вдовой. Как известно, Грибоедов был убит при разгроме русской миссии в Тегеране.

Нина Александровна отвергла любовь многих достойных, посещавших дом ее отца, и навсегда осталась верна памяти Грибоедова. Она могла бы сказать о себе словами лермонтовской Тамары:

Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест...
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!..

Она похоронила Грибоедова в Тифлисе, на склоне Мтацминды, в небольшом гроте у подножия монастыря св. Давида, украсила могилу бронзовым изваянием плачущей женщины, упавшей к подножию креста. А на цоколе вывела вдохновенную эпитафию:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».

Она отличалась выдающейся красотой, и до сих пор о ней говорят, как об одной из самых прекрасных женщин, какие когда-либо рождались на грузинской земле. Как знать, знакомство с ней, может быть, бросило отблеск на образ Тамары?

Как только в Цинандали появлялись офицеры-«нижегородцы», тотчас съезжались гости и начинались джигитовка, скачки, стрельба в цель. «Нижегородцы» — на кабардинских конях, а у грузин — дорогие карабахские жеребцы под персидскими седлами, с чепраками, расшитыми цветным шелком, а сами — в высоких шапках из черной мерлушки, в чохах с закидными рукавами, обшитых галуном по всем швам, вооруженные длинными ружьями без чехлов и кривыми персидскими саблями. Стропы узды сверкают серебром, золотом, нетерпеливые кони грызут удила и прямо кипят под седоками.

Это взято из воспоминаний современника.

А вот описание «отважного князя», «властителя Синодала» у Лермонтова:

Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи,— кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха
Прядет ушьми и, полный страха,
Храпя носится с крутизны
На пену скачущей волны.

Над пиршественными столами, расставленными в тени столетних чинар, раздавались приветственные тосты, гремели грузинские застольные песни. Но вот раздавалось тягучее, клейкое пищание зурны, мерный ропот и говор бубна, и плеск хлопающих ладоней, и в папахе, надвинутой на брови, загнув назад рукава чохи, поправляя кинжал на ловком стане, в крут вылетал танцор, вызывая одну из красавиц. Вот где Лермонтов мог восторгаться «лекури» — танцем, так удивительно изображенном им в «Демоне».

В ладони мерно ударяя,
Они поют — и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится,— глядит
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка...

Вот где мог поэт наблюдать незнакомые ему дотоле обычаи, выспрашивать и запоминать значения грузинских слов. Впоследствии он даже снабдил поэму маленьким грузино-русским словариком:

Ч а д р а — покрывало.
З у р н а - вроде волынки.
Ч у х а — верхняя одежда с откидными рукавами.
П а п а х а — шапка, вроде ериванки.
Чингар, чингура — род гитары.

А к строке «Привстав на звонких стременах» сделал примечание: «Стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла».

Правда, слова «чоха» и «чонгури» он запомнил не совсем точно. Но это дела не меняет. Лермонтов открыл для русской поэзии новую страну и основал свои описания на удивительном знании конкретного материала. А это сообщило поэме и новизну и высокую поэтическую убедительность.

В новой — грузинской - редакции, написанной в 1838 году, «Демон» становится одним из самых замечательных созданий русской литературы, одной из вершин мировой романтической поэзии.

Отчетливый и глубокий смысл обрела наконец основная идея поэмы.

Демон отрицает власть бога. Изгнанный из рая и обреченный на вечное одиночество в бесконечном пространстве вселенной, он сеет зло, сеет сомнение в совершенстве существующего в мире порядка. Свободный от предрассудков, он свободен. И неограничен в познании мира:

Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,—

говорит он Тамаре.

Он отвергает законы рабства и восстает против всего, что сковывает человеческую волю и разум. С презрением глядит он на землю,

Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.

Увидев Тамару, он впервые чувствует «неизъяснимое волненье». Перед ним раскрывается вдруг новый мир — мир любви, добра, красоты. В образе Тамары воплощено то прекрасное, что создает жизнь. И в своей поэме Лермонтов выразил необыкновенно глубокую мысль, что стремление к прекрасному, к прекрасной цели ведет к нравственному совершенствованию.

Первая грузинская редакция была создана вскоре после возвращения из ссылки в первой половине 1838 года. Но и она не вполне устроила автора. И он — в который раз! — приступает к новой переработке, которую закончил 8 сентября 1838 года: это число написано им на обложке.

С юных лет Лермонтов любил Варвару Лопухину. Обстоятельства их разлучили. Она оставалась в Москве. Он уехал в Петербург, поступил в военную службу. Когда до нее дошли слухи, что он увлечен другой, она в отчаянье вышла замуж за нелюбимого, ограниченного, ревнивого и немолодого человека. А продолжала любить его. Но и Лермонтов любил ее нежно. Он тяжко страдал и, сочиняя свою поэму, вдохновлялся этой горестной любовью к ней. А, закончив «Демона», написал на последней странице:

Я кончил — и в груди невольное сомненье!
Займет ли вновь тебя давно знакомый звук,
Стихов неведомых задумчивое пенье,
Тебя, забывчивый, но незабвенный друг?
Пробудится ль в тебе о прошлом сожаленье?
Иль, быстро пробежав докучную тетрадь,
Ты только мертвого, пустого одобренья
Наложишь на нее холодную печать;
И не узнаешь здесь простого выраженья
Тоски, мой бедный ум томивщей столько лет;
И примешь за игру иль сон воображенья
Больной души тяжелый бред...

И отослал рукопись ей.

Эту редакцию поэмы Лермонтов решил наконец печатать. Цензура не пропустила ее. Тогда Лермонтов подверг поэму новой переработке, многие места изменил. А в конце поэмы вписал большой монолог ангела и вставил строки:

«И проклял Демон побежденный мечты безумные свои». Места, не приемлемые для цензуры, вычеркнул. В числе выкинутых стихов оказалась строка, особенно восхищавшая Белинского:

Иль с небом гордая вражда.

Эти стихи следовали за строфой ХIII второй части поэмы, вслед за описанием умершей Тамары:

И все, где пылкой жизни сила
Так внятно чувствам говорила,
Теперь один ничтожный прах;
Улыбка странная застыла,
Едва мелькнувши на устах;
Но темен, как сама могила,
Печальный смысл улыбки той:
Что в ней? Насмешка ль над судьбой,
Непобедимое ль сомненье?
Иль к жизни хладное презренье?
Иль с небом гордая вражда?
Как знать? для света навсегда
Утрачено ее значенье!
Она невольно манит взор,
Как древней надписи узор,
Где, может быть, под буквой станной
Таится повесть прежних лет,
Символ премудрости туманной,
Глубоких дум забытый след.

До переделки поэмы Демон вовлекал Тамару в свою вражду с небом. Он поселял в ее душе непобедимое сомненье, гордое презрение к небу, вызывал на вражду с богом. И поэтому ангел в конце поэмы не говорил: «Ценой жестокой искупила она сомнения свои», а спускался на ее могилу. «За душу грешницы младой Творцу молился он...» Победа оставалась за демоном. Из-за требований цензуры эти стихи пришлось заменить. Но, приблизив к условиям цензуры образ Тамары, Лермонтов стремился уберечь от искажений образ Демона. Он побежден, но не раскаивается. Вычеркивая одни стихи, он заменял их другими. Это не было механической заменой вычеркнутого текста другим. Лермонтов изменил сюжет, заново пересоздал части текста, обогатил характеристики, описания и отступления множеством новых находок и отшлифовал произведение в целом. Поэтому просто взять и вернуться к редакции, датированной 8 сентября 1838 года, нельзя, достаточно сказать, что во время переделки поэмы возник монолог Демона, без которого сейчас представить себе поэму уже невозможно.

Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды Торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
И вновь грозящею разлукой.
Клянуся сонмищем духов,
Судьбою братий мне подвластных,
Мечами ангелов бесстрастных,
Моих недремлющих врагов;
Клянуся небом я и адом,
Земной святыней и тобой,
Клянусь твоим последним взглядом,
Твоею первою слезой,
Незлобных уст твоих дыханьем,
Волною шелковых кудрей,
Клянусь блаженством и страданьем,
Клянусь любовию моей...

Очень скоро по Петербургу, а потом и по всей России пошел слух, что Лермонтов написал новое замечательное произведение. И поэма стала распространяться в списках, как когда-то «Горе от ума», а потом «Смерть Поэта». Но у одних в руках была копия первой грузинской редакции, у других — вторая, в руки третьих попал вариант, в котором уже отразились цензурные перемены. Но читали поэму по любым спискам с восторгом. В условиях николаевской действительности, история ангела, восставшего против небесного самодержца, приобретала широкий общественный смысл. Наделенный исполинской страстью, несокрушимой волей, воплотивший в себе идею свободы и отрицания существующего в мире порядка, основанного на рабстве и на религии, лермонтовский Демон воспринимался как символ личности свободной, мыслящей, непокорной. Белинский, отмечал  «беспощадный разум» в образе Демона, находил в поэме «миры истин, чувств, красот», «роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельную прелесть образов». Но больше всего Белинского восхищало «содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет – «с небом гордая вражда», как писал он из Петербурга в Москву своему другу Боткину.

«Да,— отвечал ему Боткин,— пафос его, как ты совершенно справедливо говоришь, есть «с небом гордая вражда». Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками или,— другими словами — пребывающего общественного устройства».

Под духом и миросозерцанием, выработанными средними веками, Белинский и его друзья разумели христианскую мораль, христианское вероучение, узаконившее несправедливость, неравенство, рабство. Николаевскую же деспотию они осторожно упоминали, как «пребывающее общественное устройство».

В другом месте Белинский назвал Демона «демоном движения, вечного обновления, вечного возрождения». «Он тем и страшен, тем и могущ,— писал Белинский,— что едва родит в вас сомнение в том, что доселе считали вы непреложною истиной, как уже кажет вам издалека идеал новой истины»,

Лермонтов в своей поэме ставил вопросы, над которыми мучительно размышляли лучшие люди эпохи.

В начале 1839 года он узнал, что кто-то из членов царской семьи пожелал прочесть «Демона», ходившего по рукам в несовпадающих между собой списках. Узнав об этом, Лермонтов снова принялся за поэму, отделал ее окончательно, исключил разговор Демона и Тамары о боге, понимая, что это место не может получить одобрения, заказал копию переписчику и препроводил ее по назначению. Это не означало отнюдь, что Лермонтова интересует мнение царской семьи. Это был единственный ход, который остался у него в борьбе за опубликование поэмы.

Через несколько дней он получил список обратно. Разрешения из Зимнего дворца не последовало. Только недавно стало известно, кто заинтересовался поэмой: императрица.

Лермонтов продолжал добиваться разрешения печатать поэму. Но духовная цензура и слышать не хотела о том, чтобы кощунственное сочинение, разрушающее церковные догмы, появилось хотя бы в отрывках. Уже после смерти поэта «Демон» был запрещен окончательно и только пятнадцать лет спустя после гибели автора увидел свет, да и то не в России, а за границей. В России поэма появилась только в 1873 году, тридцать пять лет спустя после того, как Лермонтов поставил в ней последнюю точку.

Незадолго до смерти, когда «Демон» давно уже был закончен, Лермонтов принялся за ироническую поэму, которую назвал «Сказкою для детей». В этой поэме есть строки, в которых он как бы прощается с «Демоном»:

Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно сладкой красотою,
Что было страшно... и душа тоскою
Сжималася — и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался — стихами!

Не отделался. Вернее, отделался не вполне. До самой смерти мечтая увидеть свою поэму в печати, Лермонтов читал ее на Кавказе армейским своим сослуживцам под походной палаткой. Читал в столичных салонах. Однажды — это было в Петербурге в доме Карамзиных — хозяйка встретила гостей словами:

— Послушайте, что Лермонтов написал, какая это прелесть! Заставьте его сейчас сказать вам эти стихи!

Лермонтов нехотя поднялся со стула.

- Да я давно написал эту вещь,— проговорил он. Потом словно задумался и начал:

«На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они.
Лишь только ночь своим покровом
Верхи Кавказа осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
Завороженный, замолчит;
Лишь только ветер над скалою
Увядшей шевельнет травою,
И птичка, спрятанная в ней,
Порхнет во мраке веселей;
И под лозою виноградной,
Росу небес глотая жадно,
Цветок распустится ночной;
Лишь только месяц золотой
Из-за горы тихонько встанет
И на тебя украдкой взглянет,—
К тебе я стану прилетать;
Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать...»

Это был один из монологов Демона. Взволнованные гости стали восторженно хвалить поэта.

— Восхитительно! — сказал один из них.— Это пушкинский талант!

— Нет,— возразил другой.— Это лермонтовский талант, и это стоит пушкинского!

Подумать только: эти стихи Лермонтов написал, когда ему было только двадцать четыре года. А какая великая мудрость, какая благородная простота!


 
Top.Mail.Ru Яндекс.Метрика

Пример HTML-страницы