Летом и осенью 1792 года из Малороссии на востоке медленно продвигалась странная процессия. По бескрайней черноморской степи, а затем и азовской, мимо половецких и скифских курганов плыли чудные знамена. За ними тянулся обоз, скрипели арбы, влекомые волами, мычали коровы. Шли и ехали, везли скарб, гнали скот люди в цветных кафтанах и шапках, в шароварах, как у Тараса Бульбы. Сверкали на южном солнце позолоченные галуны старшин, Лица путников были смуглы, речь – мягкая, певуча.
Заслышав шум большого кочевья, срывались с густых травостоев стаи птиц. В ковыльном море растворялись мелкие хищники степи. И, подминая тростник, уходили в глубь азовских плавней секачи…
Что за люди появились в этих местах, куда они направлялись, зачем?
Неторопливый обоз достиг крепости Дмитрия Ростовского, ныне это город Ростов-на-Дону. Отсюда повернул на дикую пустынную Кубань.
Было по-летнему жарко, хотя ночи уже стали прохладными; марево горячего воздуха висело над однообразной равниной. Уже не первый месяц путники в дороге. Скоро ли конец?
К пределам нового обитания, или говоря по-современному, на постоянное местожительство переселялись казаки достославной Сечи.
Запорожская Сечь, основанная на островах Нижнего Днепра, была разрушена в 1775 году. Царский генерал взял ее «подлым способом», как писал позже Гиляровский, - в православный праздник Духов день. Кончилась казачья вольница, от века не знавшая крепостной неволи. Земли Сечи роздали помещикам.
Гей, царица Катэрина, шо ты наробыла?
Стэп широкий, край вэсэлый панам раздарыла?
Гей, царица Катэрина, змылуйся над нами,
Виддай зэмли, край вэсэлый с темными гаями,
От обиды, от унижения около пяти тысяч сечевиков ушли на Дунай, в турецкие владения. И понесли бандуристы по хуторам песню о запорожцах, сгинувших в чужом краю… Из оставшихся дома казаков – их стали называть «верными» в отличие от тех, «неверных», - сформировали войско, поселили его временно между Бугом и Днестром. Назвали войско Черноморским.
Грянула русско-турецкая война 1787 – 1791 годов. В боях за Измаил, Очаков, Березань отличились бывшие запорожцы. Сам генерал Александр Васильевич Суворов вручил им белое знамя, булаву. Но не был пока решен их «квартирный вопрос». Однако и он вскоре решился. Предписали черноморцам отправиться на далекую реку Кубань. Встать по правому ее берегу, обзавестись семьями и хозяйством. Поселиться здесь «навечно», как писала Екатерина II в жалованной грамоте на плотной бумаге с водяными знаками. Разрешили переселенцам свободную торговлю и вольную продажу вина.
Прощай, тополиный воздух Украины, ракиты над задумчивыми водами, все прощай. Стали пионерами неведомых мест буйные головы, хранители традиций Сечи, герои Измаила Березани.
Что-то их ждет?
Нет, не страной обетованной оказался обширный край, официально назанный в их честь Черноморией. Непривычны были здешние нудные дождливые зимы. Поражало кубанское безлюдье. Еще недавно здесь кочевали ногайцы – но и они ушли. Прикубанье, по которому прокатилось за века множество орд, племен и воинств, «сейчас было свободно от исторического постоя», как писал не без изящества старый публицист.
По серебристому раздолью ковылей прокладывали тропы лишь стада диких лошадей – тарпанов. Каменные бабы - творенье степняков скифов – высились на курганах, опоясавших горизонт, и тяжелые орлы вальяжно сидели на головах и плечах идолов степи – такие же неподвижные, как и эти каменные изваяния. А в болотах и топях прикубанской низины звенело всепожирающее комарье. Ни брода через глубокие протоки, ни гати. Ни огонька в степи, ни дымка…
Прежде чем перебраться на Кубань, черноморский кош направил для осмотра новых земель полковника Мокия Гулика. Его «Ведомость о положении Таманской и Кубанской земли» по сей день хранится В Краснодарском госархиве. С неизъяснимым чувством смотрел на полуденный край казачий разведчик. Неужто здесь будет их дом? «От Тамани до Черного протока земли доброй мало, а всё болото и камыш», - с явным огорчением доносил он в рапорте кошу. Но судьба, однако же подсластила пилюлю. «Лесов по-над Кубанью и по степу много».
И трав было много «по степу», и каких трав! Мощные черноземы рождали столь же мощные травы. Султаны ковыля качались над плотным пестрым ковром из шалфея, костера, лютика, мышиного горошка. В сухом, прокаленном летнем воздухе пахло бобовником и чабрецом. То был запах Дикого поля.
Здесь им жить, здесь кончить дни свои. Эту реку, эти степи, это солнце увидят их дети, внуки и правнуки. О них вспомнят – или забудут навсегда?
В октябре 1792 года конные и пешие полки черноморцев во главе с кошевым атаманом героем русско-турецкой войны Захарием Чепегой прибыли на новую родину. «Странная процессия», с которой мы начали наш рассказ, достигла цели.
Другая партия бывших запорожцев отплыла на кубанскую «квартиру» морем. Она ушла на парусно-гребной флотилии под командой премьер-майора Белого.
На древних черноморских путях дули попутные ветры. Три с половиной тысячи переселенцев ходко шли под парусами, везли с собой провиант, оружие – и старинные, еще времен Сечи, пушки. Зеленогривые волны, помнящие легкие обводы парусника Одиссея, тихо вскипали у борта казацких челнов. Посасывая порыжелые от табака усы, задумчиво смотрели на мутно-зеленую кипень черноморских вод прадеды наших прадедов…
25 августа 1792 года яхта и полсотни больших острогрудых челнов пристали к Таманскому берегу. Казаки высыпали на крутояр, разминались, перебрасывались шутками. Добрались! Слава богу! Спасибо и кормчим за благополучное плавание.
В этот день Русь как бы возвращалась в свой древний город Тмутаракань. Таманская крепость, куда прибились казаки-мореходы, стояла на развалинах старого русского княжества. Его камни помнили храброго Мстислава, победившего в поединке касожского князя Редедю. Витала над Тмутараканью и тень летописца Нестора, еще, казалось, звучали здесь чудесные словеса. Может, и не знали наши путешественники героев древнерусской истории, не ведали о том, какое место для высадки приготовила им судьба. Но ощущение-то было?
В начале XX века здесь, в Тамани, был поставлен выразительный памятник работы скульптора А. Адомсона. На монолите из розового гранита поднялась во весь рост фигура казака с пышными усами. Одна рука покоится на эфесе сабли, другая держит знамя. Казак сходит на берег… По проекту намечалось ввести в композицию и часть челна. Но, сэкономив средства, обошлись без оного…
Изображение этого памятника можно видеть во всех туристских справочниках и путеводителях по Кубани. Образ пышноусого, как ни крути, остается самым удачным символом тех баснословных времен. Другого пока нет.
Всего на Кубани в 1792 – 1794 годах переселилось: по одним оценкам – 18 тысяч черноморцев, по другим – 25 тысяч.
И попали они из огня да в полымя…
Река Кубань была государственной границей. Это был один из очагов сложной борьбы России за Черное море, за Кавказ. Турция уже признала независимость Крыма. Однако Кавказское Черноморье оставалось под султанской пятой.
Цель суворовских укреплений тянулась вдоль правого берега Кубани. Дремать граница не давала.
Нашим запорожцам как раз и предстояло сменить немногочисленные полки регулярной русской армии.
Основой границы были кордоны – небольшие крепости, обнесенные оградой и рвом, с автономным гарнизоном, с пушками и боеприпасом. У кордонной линии были два фланга: левый, Кавказский, от нынешнего Усть-Лабинска и вверх по течению Кубани, - там охрану несли донцы. Правый назвали Черноморским, его и заняли новопоселенцы, и тянулся он от устья реки до места, где ныне стоит Усть-Лабинск.
Меж кордонов выставлялись пикеты – сторожевые посты с вышками. Службу на них несли днем и ночью. Изумительной сноровкой славились залоги – команды разведчиков. Они залегали с вечера в кустах, в камышах. Никого и ничего не прозевают. В случае опасности на вышке тотчас вспыхивала «фигура» - так называли приготовленный заранее пук сухого камыша, пакли. Граница Черноморки приходила в движение: факелы, суета, ржанье коней, пальба, крики…
Днем дозорные не вышках передавали по цепочке команд, «Слу-у-шай.» - зычно раздавалось над степью. Это « слушай» соседняя вышка адресовала дальше. За несколько часов текст сообщения обегал всю линию до самого моря. Но в грозу или бурю поговорить по «казачьему телефону» было нелегко.
Многие запорожцы здесь, на Кубани, сели на коней. Не все они раньше хорошо держались в седле. Но заставила тактика границы. И любовь к лошади стала со временем для кубанца традиционной. Один из первых космонавтов. Наш земляк иктор Васильевич Горбатко, - истый представитель ракетного, космического века. Но родился-то он в поселке конезавода, причем известнейшего в стране. Любил мальчишкой промчаться визрем «по степу», держась за гриву, и рубаха пузырем!
Но тогда, два века назад, многие прадеды лишь привыкали к седлу. Обвыклись быстро. И Александр Пушкин, молодой опальный поэт, побывавший на южной границе летом 1820 года, писал брату Льву: «Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности!..»
Удивляет это «вечно», для Пушкина несомненное. Как относительно время! Ведь всего лишь четверть века прошло с тех пор, как появились в этих местах чубатые переселенцы, сколотили убогие хижины, целовали эту тяжелую черную непаханую землю.
Одни вскакивали в седло, а другие приникали к ней, к земле. В условиях когда каждый день приходилось ходить в разведку, растворяться в камышах, скрытно подбираться, родился удивительный тип пограничника – невидимки, пластуна. Плостаясь по земле, он проникал буквально всюду. Глазами и ушами кордонной линии назвал этих людей Сергеев-Ценский. Кубанские пластуны отлично действовали и в Крымскую войну. Да что говорить!.. Старое казачье искусство пригодилось даже в Великую Отечественную. Была создана единственная в своем роде Кубанская пластунская дивизия.
Служба в пограничье была полна тягот, лишений. Суровую прозу войны и быта не мог скрасить романтизм парадной казачьей одежды. Старшины Черноморского войска владели землями, хуторами, мельницами. Сирома, голь перекатная жила на грани нищеты. Бедные несли за богатых по найму кордонную службу. Переселенцы и беглецы из центральных и южных губерний легкой жизни в Черномории не обнаружили.
Легким было другое – запросто попадали под выстрел, кинжальный удар абрека, оказывались в плену. Блюлась строгая дисциплина. Старый кубанский историограф Ф. А. Щербина сообщает о поступке есаула Помазана – тот отлучился с поста с тремя казаками, «шатался по шинкам в Екатеринодаре». Разгульного есаула доставили к атаману, но наш герой оказался «настолько пьяным, что отвечать не возмог».
Не возмог, и всё. Что за этим последовало, догадаться нетрудно.
Эпоха заселения кубанской степи оставила свою «метку» в названиях ряда наших городов, станиц, сел. Бывшие куренные селения сейчас не узнать, мазаные хаты «на версии» (на поверхности) и землянки ушли в небытиё – но названия! Они живут века.
Любопытно, что первым своим куреням на Кубани черноморцы давали еще старые, любезные им по Сечи, имена. Был там, на Днепре, Пластуновский курень, и вот он здесь. И Каневский курень «перенесли», и Васюринский. По сей день существуют параллельно поселения-близнецы.
Краевед Николай Сахно установил родственную связь Медведовки в черкасской степи и Медведовской станицы в степи кубанской. Та – в Украине, эта – в Российской Федерации. Но тут и там, как сказал поэт, «лежат моих прапрадедов станицы, землёю почерненных чумаков».
История, если её даже намеренно забыть, сама напомнит о себе. Хотя бы нашими личными именами. Колоритные имена оставили в наследство первопоселенцы. Совсем не редкость на Кубани фамилии Катигорох, Непейвода или такие задорные, как Перебейнос, Вырвикишко, Передерищека… К ним привыкли, имя как имя, что тут особенного? Но так явственно проступает в этих фамилиях энтографическая реалия! Словно бы История напоминает: я здесь, рядом! Оглянитесь на меня! Или ещё. Мы нередко говорим: кубанские казаки (даже кинокартина такая есть), хотя два века начисто перепахали все сословные разграничения. Само слово «казак», кстати, попало в наш язык в те старопрежние времена, когда Киевская Русь оборонялась от степняков тюркских племён. В переводе с тюркского «казак» означает «вольный, независимый человек». Позднее былина называла казаком … Илью Муромца: и он нес охрану русских границ.И всё же выражение «казачий край» применительно и Кубани кажется правомерным. Тем самым отдается дань истории, дань традиции. И не только поэтому. Сохранилось еще немало сел и станиц где население говорит на своеобразном певучем языке предков, так называемой кубанской мове.
Когда Илья Репин замыслил картину «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», делать к ней этюды художник приехал в 1888 году в казачий край, на Кубань.
В 1793 году переселенцы основали на излуке Кубани войсковой город, придав ему форму и функции крепости Назвали её Екатеринодаром.
Прекрасный дубовый лес шумел там, где застучал топор, упал на землю ствол, поднялся дом. Относительно точной даты основания города единого мнения нет. Но многие историки и краеведы называют 19 ноября 1793 года. В этот день атоман Чепига выслал ордер (приказ) первому городничему Екатеринодара поручику Даниилу Волкорезу, Сим документом строго предписывалось «проводить жителей ленивых к трудолюбию, шалунов к благонравию, непокоряющихся к должному повиновению…Воров же и мошенников брать под караул».
Давно раздвинулись границы бывшего города-крепости, встали многоэтажки, выросли новые микрорайоны. Но центральная улица, как и во времена первопоселенцев, носит название Красной. Она действительно красна (красивая). Её роскошный двухкилометровый бульвар с розарием превращается в любимое место народных гуляний.
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
