Большой Бейсуг

Сословно-классовые различия в употреблении имен — явление для русских относительное, а не абсолютное. Крестьяне, мещане, купцы, дворяне, духовенство могли носить и носили имена из одних и тех же святцев. Различия наблюдались не столько в составе имен, сколько в их употребительности.

В определенный период одни и те же имена могли иметь большую популярность у дворян, гораздо меньшую у купцов и мещан и совсем незначительную у крестьян, И, наоборот, то, что чаще употреблялось в народной среде, быстро теряло популярность в высших слоях общества. Мыслимо ли в самом деле, чтобы от высокородного барина мужицким духом несло?

Изучение сословно-классовой дифференциации русских имен до революции показывает, что она носит иерархический характер: низкое сословие тянулось за более высоким. Дворовые старались подделываться под господ, мещане — под купцов, те в свою очередь — под благородных дворян, а дворяне под высший свет. А для высшего света на протяжении двух веков идеалом была Франция. Вспомните хотя бы «Войну и мир» Л. Н. Толстого, где французомания русского света особенно видна. Даже те, кто не просто проходил этот роман в школе, а читал для себя и внимательно, вряд ли сразу ответят, кто такой Петр Кириллович. И не потому, что в романе упомянуто около 500 человек, а потому, что в романе он называется Пьером. Вспомнили? Конечно же, Пьер Безухов. У Безухова жили три княжны: Ольга, Софья и Екатерина. Чисто русское имя Ольга на французский лад никак не переделаешь. Вот мучилась, видно, бедная. Зато две другие были «чистейшими» француженками: Катишь и Софи. А знаете ли вы Елену Васильевну Курагину? Нет? Ну как же, это же светская львица Элен! А знаете ли вы настоящее русское имя Жюли Карагиной? Нет? И я не знаю. Оно в романе не названо. Даже в таких патриотически настроенных аристократических семьях, как Ростовы и Болконские, чувствуется влияние французского языка. Николая Ростова часто называли Николя, Коко, а Андрей Болконский произносит фамилию М. И. Кутузова, у которого он был в адъютантах, с ударением на последнем слоге, ибо во французском языке ударение всегда падает на последний слог. Даже провинциальная помещица Мелюкова называет свою дочь Александру на французский манер — Сашинет.

Преданных слуг баре называли полными именами: Тихон, Игнат, Фока, Захар, Гаврила, Демьян и т. д., а пожилых — даже по отчеству: Алпатыч, Васильич, Кондратьевна, Савнишна и т. д. Менее надежных слуг звали совсем просто: Васька, Мишка, Уварка, Петрушка, Лаврушка и т. д. Это чтоб каждый сверчок знал свой шесток.

Употребление уничижительных форм имени на -ка в официальных бумагах было запрещено, как вы помните, еще специальным указом Петра 1. Однако в устной речи, в быту, они продолжали употребляться.

Исследователи, писавшие о функции суффикса -ка (-ко) в личных именах, обычно сводили вопрос к социальной обусловленности употребления имен типа Ванька, Федька, Митька. Так, мол, богатые называли бедных, дворяне — крестьян и т. д. Говоря о допетровской эпохе, обычно ссылаются на разного рода -документы, в которых действительно фигурируют такие формы. Существовала даже своеобразная инструкция на этот счет. В одном старинном сочинении читаем: «А кому (с)лучитца о каких делех бити челом царю самому и в приказех судьям, и в городех и в войне воеводам или послом, и в челобитных своих пишут бояре и околничие и думные и всякого чину служилые люди с «Царю государю и великому князю» именованы и титла его царская против того ж, что и в -отписке, а потом «бьет челом холоп твой» князь или боярин и простой человек полуимянем же без княжества и без чину; а посадцкие люди и крестьяне пишутца в челобитных своих «рабами и сиротами», а не холопами. Так же и жены и дочери всяких чинов людей пишутца в челобитных своих «рабами и сиротами», полуимянем же, а отцов своих и мужей пишут в челобитных своих целыми имянами и имянуют прозвище и чина».

В полном соответствии с этой инструкцией и писали тогда: «Ц(арю) ... бьет челом и извещает х(олоп) твои, г(осударь), Оскольский стрелец Минка Глазун на оскольского стрельца на Ивана Хлоповского...» (1623 г.) или «Государю Борису Ивановичу бьют челом и извещают сироты твои государевы, Нижегородцкого уезду, села Лыскова таможенной и кабатцкой голова Ивашко Семенов, ларешные целовальничишка Дружинка Ильин, Устинко Ребров, Терешка Аникиев с товарыщи, села же Лыскова на прошлого таможенного и кабатцкого голову на Логина Зверева да на ларешных целовальников на Ивана Спешилова, на Федора Шегутина на Якима Федотьева в том, что...» (1650 г.).

Постепенно эта этикетная формула проникла и в бытовую переписку. Так, сам Петр 1 в письме к своей матери от 20 апреля 1689 года писал: «Вселюбезнейшей и паче живота телесного дражайшей моей матушьке, государыни царице и великой княгине Наталии Кириловъне, сынишъка твой, в работе пребывающей, Петрушъка благосъловения прошу...» Эту сторону русской системы обращения того времени отметил в своей грамматике русского языка и англичанин Лудольф (1696 г.): Русские пользуются уменьшительными именами не только тогда, когда хотят ласково обратиться к кому-нибудь, как, например, д р у ж о к от д р у г, но из учтивости подписывают свои имена в письмах всегда в уменьшительной форме, Ивашка вмёсто Иван, Петрушка вместо Петра.

Ясно, что уничижительность в именах такого типа не воспринималась ни говорящими (пишущими), ни теми, к кому обращались. Эти имена воспринимались как должное, точно так же, как и обращение на ты ко всем без исключения, даже к царю. Так что обидного ничего в этом суффиксе не было.

Но вот в результате реформ Петра 1 эта этикетная формула была отменена. Теперь все в официальных бумагах должны были называться полным именем, независимо от чина и сословия. Значит ли это, что патриархальная Россия словно по мановению волшебной палочки перешла на новый этикет? Нет, конечно! Закрепившиеся в народном сознании формулы продолжали употребляться. А в устной бытовой речи были основными. Поэтому многие контактировавшие с русскими народности Поволжья, Сибири и Дальнего Востока воспринимали формы на -ка- за официальные и, нарекая детей, записывали их в церковные книги Федьками да Митьками, да и взрослых называли так, не видя в том ничего плохого.

Именно о таких формах имен с глубокой горечью писал неистовый Виссарион: «Россия представляет собой ужасное зрелище страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками». Только смотрел он на Россию в этом случае не изнутри, а сверху, с точки зрения интеллигента середины ХIХ века. В самом народе этого «ужаса» не замечали еще около ста лет. Чтобы его осознать, необходимы были Великий Октябрь и последовавшая за ним культурная революция. Известный русский лингвист В. И. Чернышев, побывав в начале ХХ века в псковских деревнях для сбора диалектного материала, отмечал, что личные имена на -ка там совсем не имеют ни презрительного, ни уничижительного значения. Всех — и старых и малых, и почтенных и не очень — постоянно называли: тетя Анютка, дядя Ванька и т. п. Когда он назвал одного старика Ефимом, ему заметили: «По-нашему называется — Юшка». Во многих старинных деревнях и селах эта традиция живет и в наши дни.

Так что нельзя рассматривать личные имена и их формы только с позиций сегодняшнего представления сих значении. Всегда нужно стараться понять людей той эпохи и той среды, которую вы изучаете, выявить всеми возможными средствами их отношение к именам (и их формам), и только тогда пытаться делать выводы. К сожалению, навязывание современных оценок событиям давно минувших дней — ошибка довольно частая не только в антропонимике, но и в других науках.

И в настоящее время в быту Федьки и Димки, Сашки и Ленки слышны на каждом шагу. Значит, тоже не считают суффикс -ка обидным. Но это в среде равных. Другое дело отношения между лицами разного социального статуса, находящимися -в зависимости официальной. Дворовый не мог назвать графа Колькой, Сашкой, а граф мог назвать своего холопа как ему вздумается. Вот в этом и проявляется социальное неравенство, сословно-классовая дифференциация употребления личных имен.

Бывают и более тонкие различия. Так, например, Катюшу Маслову, занимавшую в барской семье положение между воспитанницей и служанкой называли именно Катюшей, а не Катенькой иди Катькой. Конечно, это индивидуальное, ситуативное различие. Совсем не обязательно, что и в других семьях подобных девушек называли та же. Характерно само подразделение по иерархии.

Изучая имена дворян, ученые заметили, что уже в ХУIII веке репертуар употребляемых ими имен заметно сузился по сравнению с крестьянским. К выбору имени дворяне стали относиться более внимательно не только с классовой, но и с эстетической точки зрения. «А как же святцы?» — скажете вы. Можно ответить только одно: «Хозяин — барин». Исторически в России сложилось такое положение, что церковь фактически подчинялась светской власти. Повсеместно действовало заимствованное у Византии ктиторное право, по которому хозяином церкви являлся тот, кто ее построил, т. е. на чьи деньги она построена. Право это передавалось по наследству и играло очень важную роль, ставя священника в полную зависимость от хозяина церкви, который сам приглашал его, сам мог и выгнать. Церковные власти лишь официально подтверждали действия хозяина церкви. Разумеется, что в подавляющем большинстве ктиторами были богатые дворяне-землевладельцы. В историческом труде конца ХIХ века

отмечается даже, что «со священником своего имения помещик мог сделать совершенно безнаказанно все, что ему хотелось. Еще до нашего времени сохранились рассказы духовных лиц о прежнем самоуправстве с ними помещиков, и, вероятно, каждому из детей духовенства приходилось слышать от своих отцов и дедов, как еще не в очень давно прошедшем времени помещики отправляли священников на конюшни». Ну, а на конюшни их отправляли, как известно, для порки. Так что тут не до соблюдения инструкций: сиди тихонько и делай, что говорят. Да и вообще, кто же с кормильцами ссорится. До бога-то далеко, а этот здесь, под боком.

Другой вопрос, могли л дворяне вообще обходить святцы и брать какие-либо другие, не православные имена? Очень сомнительно. Церковь в России была важнейшим государственным институтом, степень лояльности к церкви рассматривалась практически как один из главных признаков лояльности к государю-императору, Отечеству. И управлялась церковь светским органом — святейшим синодом - от петровских времен до Великого Октября.

Особую сословную группу имен составляли имена так называемого черного духовенства, т. е. лиц, принявших монашеский сан. Этот обряд еще называют «пострижением в монахи», так как вступающим действительно стригли волосы и... меняли имя. Правда, похоже на древнекитайскую церемонию наречения младенца или на обряд инициации у многих племен мира? Сходство далеко не случайное. Корни его уводят в далекое прошлое, когда люди верили, что имя — душа человека и что, сменив имя, они меняют свою судьбу, как бы заново рождаются и начинают новую жизнь. Только не думайте, что это были какие-то особые имена. Брать-то их приходилось из тех же святцев. Поэтому большинство имен монахов можно было встретить и у простых смертных: Алексий, Андрей, Анатолий, Арсений, Валериан, Вениамин, Гавриил, Енгений, Иосиф и т. д. Но иногда у монахов встречались имена крайне редкие для мирян: Аристион, Варсонофий, Гермоген, Евангел, Евтихиан, Илиодор, Иоанникий и т. д.

Основное отличие монашеских имен от светских — в сохранении церковнославянской формы имени. Если в миру Амвросии, Даниилы, Иустиньи, Исидоры, Феодоры давно превратились в Абросимов, Данил, Устинов, Сидоров, Федоров и обогатились огромным числом производных форм, то монашеские имена употреблялись в строгой канонической форме, как бы трудна для произношения она ни была: отец Иоанникий, отец Иезекиил, мать Елиидифора, мать Иулиания.

Но это все мы говорили о дореволюционной России. А в настоящее время действует сословно-классовый фактор на выбор имени или нет? Давайте разберемся. Каждому известно еще со школы, что сословия были как институт уничтожены революцией, но классы остались. Только это не актагонистические, а дружественные классы.

Влияние сословно-классового фактора характеризовалось совокупностью трех признаков:

1) различием в частотности;

2) антагонизмом в сфере популярности;

З) строгой иерархической зависимостью в предпочтениях.

Второй пункт отпадает, так как классы не антагонистические, третий пункт отпадает тоже, так как полное равноправие рабочих, крестьян и интеллигенции во всех областях жизни при социализме ликвидировало какую-либо почву для иерархической зависимости. Остается различие в частотности, т. е. первый пункт. Действительно, популярность того или иного имени в деревне и городе различна. Это-то и принимается некоторыми учеными за действие сословно-классового фактора. Но с таким же успехом можно говорить о его действии в рамках «столица — областной центр», ибо в столицу меда приходит быстрее, чем в областной центр. А если вы помните, при анализе основных статистических закономерностей эволюции русского календарного именника мы выделили центробежный принцип распространения антропонимических процессов «центр — окраина». Ясно, что пара «город — деревня» есть лишь частный случай дёйствия этого принципа. Отсюда можно сделать вывод, что в настоящее время сословно-классовый фактор на выбор имени ребенку влияния не оказывает. Он исчез вместе с породившим его социальным неравенством.