Большой Бейсуг

Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим,
И пышной вольности дары
Заботой светскою мы губим...
Я. Языков

Некрасов и Тургенев, Гончаров и Островский, Толстой и Достоевский писали свои произведения на языке Пуш­кина, б созданной этим языком системе национальных ценностей.

Гений Пушкина, как незримый дух, обнимает собой и осеняет нашу классику не только XIX, но и XX века.

«Пушкин — наше все, — сказал Аполлон Григорь­ев. — В Пушкине надолго, если не навсегда, завершился, обрисовавшись широким очерком, весь наш душевный процесс... Пушкин, везде соблюдавший меру, сам — жи­вая мера и гармония».

Красота, Добро и Правда в представлении Пушкина вечны, нити этого триединства в руках Творца. На земле они не представлены во всей полноте, их можно лишь почувствовать как сокровенную тайну в минуты поэти­ческих вдохновений. В стихотворении «Поэт» Пушкин отрекается от авторской гордыни, он говорит о том, что в повседневной жизни поэт не отличается от всех смерт­ных и грешных людей: он малодушно предается «забо­там суетного света», душа его порою «вкушает хладный сон», и «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Всех удивляло в Пушкине отсутствие тщеславия и самомнения, его умение быть равным с лю­бым человеком, его русское простодушие. Пушкин не ки­чился своим талантом, ибо он видел в нем Божий дар, данный ему свыше. По отношению к этому дару Пуш­кин, как смертный человек, испытывал высокое, почти религиозное благоговение, и свой гений он не считал су­губо личным достоинством и заслугой:

Но лишь Божественный глагол
До слуха четкого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.

Круг юношеских знакомств Пушкина охватывает бук­вально все слои общества: он вращается в свете, посещает петербургские ресторации, блещет на великосветских ба­лах «огнем нежданных эпиграмм», становится завзятым театралом, «почетным гражданином кулис». В глазах ли­цейских друзей, уже членов тайного общества «Союз бла­годенствия», он предстает как человек легкомысленный и несерьезный. Лучший приятель И. И. Пущин отказывает­ся понимать, как Пушкин «может возиться с этим наро­дом». Но такая «неразборчивость» и широта охвата жиз­ни была необходима национальному поэту. Шло накопле­ние жизненных впечатлений, которое даст цвет и плод потом, в реалистическом романе «Евгений Онегин».

В юности определяются и политические симпатии Пуш­кина, обретающие в его творчестве полнозвучный и жи­вой поэтический голос. Авторитетом юного Пушкина был Петр Яковлевич Чаадаев, с которым он познакомился еще в лицейские годы: гусарский лолк, где служил Чаадаев, стоял в Царском Села, а встретились они впервые в доме Карамзина. Дружба Пушкина с Чаадаевым еще более ок­репла в петербургский период. Петр Яковлевич был на пять лет старше Пушкина и к моменту встречи с ним прошел суровую жизненную школу. Вместе с тем этот че­ловек был подвержен приступам глубокого сомнения в пер­спективах назревавших в России общественных перемен. Пушкинское послание «К Чаадаеву» проникнуто стремле­нием юного поэта воодушевить старшего друга, вывести его из состояния душевной депрессии:

Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

Гражданские стихи Пушкина - живые, полнокров­ные, дышащие высоким поэтическим напряжением моло­дости, свежести рвущихся из груди поэта чувств. Эта невиданная до Пушкина полнота и гармоничность жиз­ненных ассоциаций, внутренних соотнесений и связей раз­личных стихий бытия — частной и исторической, ин­тимной и гражданской — и делает его лирику живой, полнокровной, свободной от холодной, отвлеченной ри­торики. В Пушкине впервые произошло органическое сли­яние поэта с гражданином, положившее начало мощной традиции отечественной гражданской лирики, которая получит продолжение и развитие в творчестве Некрасова и поэтов его школы.

Что же касается политической направленности этих стихов, то ее не следует преувеличивать, как это было в работах о Пушкине на протяжении многих десятилетий, Эти стихи направлены не против самодержавия, а про­тив самовластия. Пушкин никогда не подвергал сомне­нию монархические основы русской государственности, но резко выступал против любого отклонения от этих основ, как это и произошло в послании «К Чаадаеву», в оде «Вольность», в стихотворении «Деревня».

Оду «Вольность» Пушкин написал в конце 1817 года на квартире братьев Тургеневых, окна которой выходи­ли на Михайловский замок, где был убит Павел I,

Приди, сорви с меня венок, Разбей изнеженную лиру... Хочу воспеть Свободу миру, На тронах поразить порок. Владыки! вам венец и трон Дает Закон - а не природа; Стоите выше вы народа, Но вечный выше вас Закон.

Революционное вероломство Пушкиным приравнено к тиранствующему самовластию. Он проводит скрытую па­раллель между казнью Людовика во время Великой фран­цузской революции и гибелью Павла I от рук наемных убийц во дворце, который виден поэту «грозно спящим средь тумана». Не оправдывая тирании Павла, Пушкин не приветствует способы избавления от нее:

О стыд! О ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары...
Погиб увенчанный злодей.

Пушкин вступает в литературное общество «Зеленая лампа», возникшее как продолжение старого «Арзама­са». Сохранив некоторые «арзамасские» традиции — ат­мосферу легкой шутки, свободу от всякой официальнос­ти, — оно было более политизированным: посвященные в дело декабристы считали «Зеленую лампу» негласным филиалом «Союзаблагоденствия».

Летом 1819 года Пушкин навестил родовую усадьбу Михайловское.

Итогом этого события явилось стихотворение «Дерев­ня». Оно очень динамично: движутся чувства поэта, из­меняясь у нас на глазах, движутся, как в панораме, кар­тины деревенской жизни. Стихотворение открывается рез­ким противопоставлением суетного и порочного мира столичной жизни с роскошными пирами, забавами и за­блуждениями миру русской деревни с шумом дубрав, с тишиной полей, с «вольной праздностью — подругой раз­мышлений».

Юношеская вольность и свобода нашли полнокровное художественное воплощение в последнем произведении пе­тербургского периода - в поэме «Руслан и Людмила». С удивительной легкостью и свободой Пушкин преодолевает барьеры между своим и чужим, прошлым и настоящим, высоким и низким. Теплый, все принимающий юмор Пуш­кина сглаживает в повествовании острые углы, узаконива­ет неожиданные и дерзкие переходы от серьезного к смеш­ному, от исторического к частному, от западноевропейско­го к русскому. Поэма Пушкина артистична и театральна.

Но чем звучнее становился юношеский голос Пушки­на, тем мрачнее были тучи, сгущавшиеся над его головой. Как водится, нашлись завистники и недоброжелате­ли, которые нашептывали в уши государя о шалостях Пушкина, о его обидных эпиграммах, в одной из кото­рых император величался «кочующим деспотом». Обид­чивый и мнительный Александр не выдержал и заявил, что с Пушкиным надо кончать, что он «наводнил» всю Россию «возмутительными стихами». Только усиленные хлопоты влиятельных друзей спасли Пушкина от наме­рения государя сослать дерзкого поэта в Сибирь или упечь его в Соловецкую тюрьму. 6 мая 1820 года он выехал из Петербурга на юг с назначением на службу в канцелярию генерал-лейтенанта И. И. Инзова. Это была фактически первая политическая ссылка эпохи царствования Алек­сандра I.

Пушкин оставил Петербург в сложный период своей жизни, связанный не только с невыносимыми обидами, которые ему пришлось пережить: вместе с этими обида­ми наступал естественный возрастной перелом — кризис перехода от юности к молодости, сопровождающийся му­чительными поисками самоопределения, становлением личности. ?Оность с ее восторженным и доверчивым при­нятием самых разнообразных впечатлений уходила в про­шлое. И тут на помощь Пушкину пришел романтизм, устремления которого органически совпадали с внутрен­ними потребностями поэта. Наступает этап увлечения поэзией Байрона. Пушкин изучает английский язык, что­бы читать его произведения в подлиннике.

Пушкин написал элегию «Погасло дневное светило...», открывающую романтический период его творчества в годы южной ссылки. Главный мотив элегии — прощание с Петербургом, с отрочеством и юностью; элегия испол­нена тоски и печали. Поэт устремляется к отдаленным берегам полуденной земли, упоенный воспоминаниями об оставленном, о былом:

 

И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,

 

И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило, Желаний и надежд томительный обман...

Хотя петербургская жизнь и напоила его горькой от­равой обид и «низких истин», она не смогла убить в душе поэта ни «возвышающий обман» первой любви, ни радость творческих вдохновений, ни сердечное тепло дру­жеских уз. Разрыв с прошлым у Пушкина не лишен со­жалений, а в будущем он хотел бы воскресить все доброе, что оставил за собой. Обетованная земля, отдаленный берег, который грезится поэту сквозь дымку вечернего тумана, обещают вернуть утраченную надежду, веру и любовь. Потому и торопит он бег корабля, и вверяется доверчиво прихоти волнующегося под ним океана.

После Пушкин принимается за работу над поэмой «Кав­казский пленник», которую Д. Д. Благой не без основа­ния считает элегией, развернутой в лироэпическую по­весть. Личный, лирический мотив звучит уже в «Посвя­щении Н. Н. Раевскому», которое открывает поэму:

Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненъем;
Я жертва клеветы и мстительных невежд...

Но и в главном герое поэмы, кавказском пленнике, есть многое, идущее от пушкинской судьбы и пушкин­ского сердца:

Людей и свет изведал он
И знал неверной жизни цену.
В сердцах людей нашел измену,
В мечтах любви безумный сон...

В следующей поэме «Бахчисарайский фонтан* Пушкин использовал крымские впечатления — местную легенду о безответной любви хана Гирея к плененной им польской княжне Марии. Особенно удачной в поэме оказалась клю­чевая сцена диалога ханской возлюбленной Заремы с Марией. Здесь Пушкин проницательно столкнул нравы мусульманского Востока с нравами христианского Запада. Для Заремы любовь — это чувственная страсть со всеми земными ее атрибутами: физической красотой, внешней привлекательностью, знойной чувственностью. Всеми этими качествами наделена Зарема и совершенно обделена Мария, поэтому возлюбленная хана понять не может, чем Мария смогла прельстить Гирея:

Но ты любить, как я, не можешь;
Зачем же хладной красотой
Ты сердце слабое тревожишь?

Но оказывается, что чувственные чары далеко не ис­черпывают смысла любви. В Марии есть то, чего совер­шенно лишена Зарема, — высокая и одухотворенная куль­тура человеческих чувств. Пушкин прямо указывает на ее христианский источник:

Там день и ночь горит лампада
Пред ликом Девы Пресвятой...
И между тем как все вокруг
В безумной неге утопает,
Святыню строгую скрывает
Спасенный чудом уголок.
Там сердце, жертва заблуждений,
Среди порочных упоений
Бранит один святой залог,
Одно божественное чувство...

«Всемирная отзывчивость» Пушкина проявилась в умении достоверно передавать быт и нравы, образ мысли человека мусульманской культуры.

Ранняя лирика Пушкина многозвучна и красочна, раз­нообразна по тематике и жанрам. Юное перо стремитель­ным росчерком рисовало прелестные картины жизни, соз­давало необычайно яркие образы. Современники были в восторге от сладкозвучной лиры юного гения.

В статьях о творчестве Пушкина В. Г. Белинский пи­сал: «Можно сказать без преувеличения, что Россия боль­ше прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года. В двадцатых годах текущего столетия русская литерату­ра от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин».

«Он при самом начале своем уже был национален, — говорил Гоголь. — Все уравновешено, сжато, сосредото­чено, как в русском человеке, который не многоглаголив на передачу ощущения, но хранит и совокупляет его долго в себе, так что от этого долговременного ношения оно имеет уже силу взрыва, если выступит наружу».

Искусство Пушкина - это искусство поэтических фор­мул, сжатых и емких художественных обобщений обще­национального масштаба и значимости. Поэтом мобили­зуются все возможности русского языка, вся заключен­ная в нем образная энергия. По замечанию Ю. Н. Тыня­нова, «слово стало заменять у Пушкина своею ассоциа­тивною силою развитое и длинное описание». И такое стало возможным у Пушкина потому, что он обладал необыкновенной чувствительностью к самому духу наци­онального языка, открывая его глубокие исторические корни, прочищая дорогу к скрытым в его недрах драго­ценным рудам. Уже в ранней лирике Пушкина мы на­блюдаем его бережное отношение к слову, к поэтическо­му строю речи, к изображению действительности во всем ее многообразии. С юных лет рукой гения водило прови­дение, мастерство его в легкости и изяществе слога — это не только труд, но и дар небес.

< Предыдущая		Следующая >