Большой Бейсуг

16.01.1902 г. №10

Одной из особенностей прогресса русской мысли, поскольку он выражался в нашей литературе второй половины XIX века и в начале текущего XX века, может показаться некоторое как-бы "перепрыгивание" или скачки её, скачки через такие стадии или ступени развития, которые на западе вырабатывались и достигались медленно, п е р е ж и в а л и с ь прочно в недрах самой исторической жизни нации.

Происходило это явление, по видимому, оттого, что запад на столетие, если не больше, опередил нас в умственной, научной и общественной культуре, и вот, когда мы захотели догнать его, нам явились в готовом виде те плоды, которые он создал упорной жизненной борьбой.

Там каждой "идее", имеющей более или менее широкое общественное значение, предшествовали назревающие потребности жизни; эти потребности лишь постепенно, после жизненной борьбы на них, выливались в отчетливую, сознательную форму идей или теорий, в свою очередь развивавшихся постепенно. У нас, наоборот, готовая идея бралась ещё до наступления подготовки к ней в жизни. Возьмем, например, наши идеи "декабристов 1825 г., или позднее - идеи 1848 г. ("Петрашевцев", изучавших Фурье и других западных социалистов), или ещё позднее - идеи М а р к с а  и  Э н г е л ь с а  и мн. др.

На западе такие идеи являлись завершением целого исторического процесса, они освещали его. У нас они увлекали чисто у м с т в е н н о, о них начинали говорить, спорить, - появлялись их поклонники и противники; в жару споров успевали достаточно раздражиться друг против друга и нанести друг другу не мало оскорблений, а затем проходило лет пять, все успокаивалось, а в это время являлась на западе ещё какая нибудь новая идея или теория, и и повторялась та же история.

Последователи той идеи или теории, которая была самой поздней, называли себя носителями н о в е й ш е г о  европейского идейного течения, а своих предшественников - отсталыми; к этим "остальным", бывшим ещё вчера героями самоновейшего течения, сегодня относились почти с презрением, и т. д. и т. д.

Эту черту наметил И. С. Т у р г е н е в  в своих "Отцах и детях", в лице Базарова, который, прочитав "Материю и силу" Б ю х н е р а да "Круговорот жизни" М о л е ш о т а, уже ничего другого в чужих взглядах не признавал: "все это, мол старый, - отживший р о м а н т и з м, заслуживающий, если не полного презрения, то, по меньшей мере, сожаления".

Многие современники Тургенева, и прежде всего А. И. Герцен, признавая, что черта подмечена верно, не особо хвалили Тургенева за то, в каком виде он выставил "до-базаровское поколение". Надо заметить, что с этого романа у нас идеи начали классифицировать - как это ни страшно - по  п о к о л е н и я м. Это составляло курьёзную противоположность западу, где часто старики ведут за собой новое движение (начиная с Н ь ю т о н а  и кончая Дарвином, М а р к с о м). И во всяком случае, в числе двигателей передового движения встречается там не меньше стариков, чем среди консервативного течения - молодых. Упрёк Герцена Тургеневу имел большие основания. Герцен в одном из своих писем, напечатанных недавно в "Вестнике Всемирной Истории", говорит, что почтенный Иван Сергеевич, желая реабилитировать "отходящее поколение", на самом деле прежестоко его "высек", так как вывел таких его представителей, как братья Кирсановы. Эти братья не представляли не только существенных черт того "поколения" (уж будем употреблять это н е с у р а з н о е слово), к которому принадлежит хотя бы Герцен и вообще тогдашние деятели крестьянского освобождения, - но они вовсе не представляли какой нибудь определенной идейной группы. Тургенев заставил Базарова назвать их "романтиками", но даже и романтики-то они неизвестно почему. Играть на виолончели и иметь при себе красивую, здоровую Эничку, - да разве в э т о м у них есть и Энички... А у кого же нет, если не Энички, то подруги жизни с каким нибудь другим именем?

Таков один брат, Николай Петрович. Другой, Павел, - почему он романтик? Потому что любит чисто одеваться, не режет лягушек, а желает подстрелить Базарова на дуэли за его покушение на Эничку?!

Несомненно, Тургенев дал этим романом крупный промах, и, если бы юный П и с а р е в  не увлекся мыслью сделать из Базарова знамя своего "реализма", "Отцы и дети" остались бы в нашей литературе с той печатью, которую к ним приложил тогда же (правда, далеко не справедливо) М. А н т о н о в и ч  в "Современнике". Он озаглавил свою статью об "Отцах и детях" позорящим названием "Асмодей нашего времени". А надо сказать, что "Асмодей" было заглавие романа одного из пресловутых тогдашних изуверов, обскурантов и мракобесов, некоего А с к о ч е н с к о г о, издававшего ультра-реакционный журнал "Домашняя беседа".

Повторяю, - статья г. Антоновича была несправедлива: нельзя было ставить Тургенева на одну доску с Аскоченским. Но важно для меня здесь не это, а тот факт, что статья Антоновича нашла место в самом передовом журнале того времени; значить, не только г. Антонович, но и редакция "Современника" нашли в фигуре Базарова такую уродливую каррикатуру на тогдашнее "передовое направление" (или "молодое поколение"), что приравняли "Отцов и детей" к самому реакционному фрукту реакционной печати...

Между тем, другой представитель того же "передового" поколения, Писарев, от этого же самого Базарова пришел в восторг, поставил его идеалом!

Уже из одного этого факта можно-бы было без труда усмотреть, что пущенное в ход тем-же Тургеневым деление на "старые" и "молодые поколения" глубоко неосновательно. - Тут у всех на глазах часть одного и того же поколения одному и тому же литературному типу кричала "анаэма", когда другая часть ему-же рукоплескала.

Дальнейшее течение нашей литературной мысли уже окончательно перепутало эти торопливые перегородки, хотя они и до сих пор засели во многих умах настолько, что приносят не мало путаницы и даже вреда.

Путаница состоит в том, что каждая мысль, появляющаяся в России впервые, сейчас-же становится под знамя якобы "молодого поколения", и уже этого достаточно, чтобы многие готовы были преклониться перед нею, а противников её считать просто "старым" поколением, т. е. не могущим понять новшества.

Это случилось, например, с русским символизмом и декаденством. Ещё на днях нам пришлось услышать в виде довода в пользу декаденства такую фразу:

- Ну, конечно, прежнее поколение не в состоянии понять этого направления! Ведь, это - направление молодого поколения!

При этом даже в голову не приходит предъявителям такого аргумента спросить себя: а в котором году зародилось это направление на западе? Оказалось-бы, что ему уже более полусотолетия!!

Но так как у нас в России оно стало находить отклики среди полдюжены графоманов всего лет пять или восемь тому назад, то вот вам и готов аргумент в его пользу: оно - "передовое", оно, стало быть, и "истенное", самое прогрессивное etc.

Здесь поражает в особенности крайне невежественное понятие о прогрессе, однако, весьма у нас распространенное. Все, что наступает позднее, считается дальнейшей стадией "прогресса" т. е. ступенью к улучшению и совершенству.

Такое понятие прогресс представляется прямо таки анти - научным.

В жизни природы, как и в жзни общественной, мы видем постоянные смены прогресса и регресса, или так называемых акций и реакций, или, как это явление называют некоторые английские биологи, - эволюций и диссолюций.

В западной Европе и у нас можно указать сотни случаев временного регресса под влиянием каких либо особых исключительных условий: так Испания, после изгнания мавров, представила картину такого падения, после своего блестящего расцвета, что эта картина поражает воображение своими ужасами. Цветущая, образованнейшая, богатейшая страна мира стала вдруг пустыней, наполненной голодными людьми, охваченными диким фанатизмом.

У кого катастрофически мало  времени или просто не хочется выходить из дома. Вы можете  выбрать изучение испанского языка с носителем языка. Со своим репетиром будите заниматься по индивидуальной программе, в любое удобное для вас время.

Подобные же временные реакции в других нациях, отменявшие лучшие законы, учреждения (напр., знаменитое coup d"Etat во Франции Н а п о л е о н а III), извращавшие систему образования и пр., создавали новые поколения, безмерно низшие сравнительно с предыдущими, политически и морально растленные, продажные, жаждующие только наживы и наслаждения...

Между тем, с научной точки зрения, установившейся у нас, всякую новизну смешивают с  п р о г р е с с о м ! Для наглядного пояснения абсурдности этого взгляда вспомним, что пришлось-бы, напр., в драме, всякую вновь появившуюся бездарность считать выше Ш е к с п и р а, так как он, ведь, родился несколько столетий тому назад! Римских поэтиков времен упадка пришлось бы признать величинами более крупными, чем великих творцов расцвета римской литературы! Литературу эпохи падения Греции пришлось-бы считать заткнувшей за пояс всех величайших поэтов Греции, со включением Гомера, etc.

Этим я не хочу сказать того, что литература не развивается. Я только показываю наглядно, что не всё то, что является в ней позднее, составляет уже темсамым прогресс. Наоборот, многое позднейшее составляет продукт упадка, регресса, диссолюции, декаданса.

Один из лучших мыслителей современной Франции, Г а б р и э л ь  Т а р д  доказал обзором произведений искусств всех веков и народов, что каждое широкое историческое движение какой нибудь нации имело своеобразную литературу или иное искусство, которые поднимались, подобно плющу по тычине, по этому новому историческому началу, а когда оно ветшало, подгнивало и падало, падало вместе с ними, чтобы снова взбираться на новое историческое движение и т. д.

Возьмем для примера архитектуру в Европе или музыку там-же. В эпоху религиозного подъёма мы видим, до каких грандиозных размеров развивается архитектура храмов, а в то же время и церковная музыка. Позднее, всё это начинает повторять только старое, а в то же время вырождается. Но на смену церковной архитектуре и музыки возникает светская. Расцвет на западе буржуазии сопровождается созданием колоссальных построек, где ютятся банки, конторы, блестящие магазины... В американских больших городах эти гиганты, имеющие несколько десятков этажей, превышают даже европейское воображение.

В то же время в музыке отражается скептический, ищущий и томящийся дух XIX века, с его отчаянием, пессимизмом, внутренней борьбой и сомнением...

Эти направления в искусстве, как приливы или отливы океана, охватывают не одно поколение, а десятки и сотни поколений...

Только у нас в России вообразили, что чуть наступает новое десятилетие, то появляются и новые люди: шестидесятники, семидесятники, восьмидесятники, а раньше были люди 4--х годов etc., и что одни выше других в порядке хронологии на целую голову, если не больше.

Но ещё это деление имеет всё же несколько большее основание: оно, по крайней мере, намечает некоторые детальные черты выдающихся направлений данного десятилетнего периода. Хотя следует помнить, что, например, в наше десятилетие во главе русской литературы стоит наиболее твёрдо, жизненно и прочно на почве практической жизни солидный журнал, сохранивший все основные типичные черты 40-х годов, и другой журнал, сохранивший основные черты 60-х годов.

Кажущийся прогресс нашей общественной мысли, в виде "прыжков", пережитых частными группами нашей интеллигенции то в сторону Шопенгауера, то в сторону Ницше, то в сторону увлечения марксо-энгельсовскими течениями запада (имеющим там глубокое, историко-социальное значение) были у нас лишь отраженными движениями с подражательным характером.

Этим ничего не говорится о ближайшем будущем последнего из упомянутых направлений, когда жизнь может выработать для него почву и значительно изменить его по своим наличным условиям, сделав из чисто подрадительного - русским.

Так сделала жизнь с направлениями 40-х и 60-х годов; я уже сказал, что у них и теперь основные черты остались те же, но содержание, детали, вопросы, разработка и постановка их теперь не имеют уже и признаков подражательности; они впитали в себя реальную, русскую жизнь, они стоят на действительной почве русских явлений, живых, насущных, наших нужд, болей и скорбей, и делают живое дело современной русской действительности.

Но не все подражательные движения так перерождаются. Подражательным движением было, например, у нас и направление "славянофильское", считавшее себя "русским" par exeellence.

Но оно решительно пало, разложилось, разменялось на гроши самого грубого, шовинистического национализма, завладевшего знаменем, которое в 40-х годах и несколько позднее держали честные, сильные руки идеалистов славянского начала...

Почему пришло падение именно этого направления, по видимому особенно-национального, догадаться не трудно: оно было заимствовано из Германии, где национализм (пангерманизм) был одно время жизненным вопросом, был государственной потребностью - слиться во едино массе крохотных герцогств и королевств, о которых, Гейне говорил, что в дождливую погоду можно нечаянно унести у себя на сапогах целое подобное королевство или герцогство.

У нас такое направление было бы жизненно разве в период уделов, а никак не в XIX веке. Славянско-русская часть государства и без того была не только объединена, но и господствовала. Кроме того, славянофильство уже по тому одному не могло быть русскою государственной идеей, что русское государство состояло не из одного славянского племени, вмещая в себя и многие другие. Мало того, даже самое славянство, входившее в состав России, делилось на славянство римско-католическое и восточно-православное. Как же могло объединить их славянофильство, ставившее основным своим догматом только восточное православие? Проповедовавшаяся им веротерпимость не могла заменить того свойства всякой творческой, исторически жизненной идеи, которая состоит в "объединении" всех интересов, всех групп... И оно пало, разложилось, и не могло не пасть. Единственный живой его элемент, народничество, выделился из него, отверг его и пошел своим путем, развиваясь самостоятельно в идеи так называемых шестидесятников, которые, как мы уже сказали, живут, работают и поныне в полном расцвете, которому предстоит великое будущее, как идее государственно-единящей и в то же время ставящей основной целью всестороннее развитие народа - духовное, умственное, экономическое и пр.

Подводя итоги вышесказанному, мы видим, что среди течений нашей мысли большинство имело в начале заимствованный характер. Но одни из них, как соответствовавшие нуждам и потребностям жизни, пускали корни, развивались, становились национально необходимыми, плодотворными, другие, наоборот, исчезали так же быстро, как и появлялись. Считать лучшим то, что являлось позднее, - величайшее заблуждение, как считать лучшим всякое вновь нарождающееся поколение или вновь наступающее десятилетие. Это значит забывать о смене акций реакциями, о возможности моментов временного регреса и декадансов.