Большой Бейсуг

Краснодарский край

  • Увеличить размер шрифта
  • Размер шрифта по умолчанию
  • Уменьшить размер шрифта
Главная журнал Самообразование Литературное и общественное значение Жуковского. (По поводу 50-ти летия со дня его кончины – 12 апреля 1852 г.)

Литературное и общественное значение Жуковского. (По поводу 50-ти летия со дня его кончины – 12 апреля 1852 г.)

(13 голоса, среднее 4.77 из 5)

 

14.04.1902 г. №23

 

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль,

И, внемля им, вздохнет о славе младость,

Утешится безмолвная печаль,

И резвая задумается радость.

 

Это стихотворение Пушкина – особенно его последний элегический стих – прекрасно характеризует основной тон поэзии Жуковского. Сладостная мечтательность, такая же сладкая беспредметная грусть, порывания «dahin, dahin» - в какой-то заоблачный, фантастический мир, полный бестелесных образов и теней,- мир, где отсутствует солнце, при котором предметы принимают слишком прозаическую резкость и определенность, но где вместо него сияет таинственная луна, сообщающая пейзажу поэтическую расплывчатость полутонов, ту задумчивую неопределенность, в которой предметы сливаются, так что их легко принять один за другой, - вот основные мотивы, вдохновлявшие поэтический талант Жуковского. Правда, по следам Державина, он воспевал подвиги русских войск и даже поименно всех генералов, так или иначе прославившихся в достопамятную войну 12-го года, писал оды на рождения выздоровления и кончины высоких особ; но, отдав таким образом дань патриотизму и своему официальному положению, поэт тотчас же возвращался к своим мечтам, задумчивым элегиям, страшным балладам и составлял в стихах подробные отчеты о луне, сиявшей в Павловске и отражавшейся в сонных струях Славянки.

Наш рассудочный век не поймет уже этой поэзии. Надо быть слишком юным и свежим душой, чтобы увлечься её фантастическими призраками и ощутить младенческий трепет пред её загробными выходцами, похищающими своих тоскующих невест. Вся эти старухи, едущие на черном коне, рыцари, выжигающие на столе печать адского пламени, Громобои и Светланы возбуждают теперь только одну скуку, и пленительная сладость стиха Жуковского не пережила завистливой дали даже одного XIX века.

Жуковский не сделался народным, хотя и делал попытки художественного переложения русских сказок на литературный язык. Его туманная поэзия, навеянная немецким романтизмом, не имела ничего общего с умственным складом русского народа. Поэтому влияние его сочинений на массу общества ничтожно. Правда, кое-где в провинции еще можно услышать, как какая нибудь простенькая швейка, не вкусившая опереточной и кафешантанной цивилизации, распевает, сидя за работой: «Кольцо души девицы я в море уронил…». Но швейка и не подозревает, что эта чувствительная песенка написана каким-то Жуковским, который ей совершенно не известен. В школах его больше знают, и ученики низших школ еще поют его патриотические песни, в роде «Многи лета, многи лета, православный русский царь».

Жуковский, в буквальном смысле, сделался классическим поэтом. Взрослые его уже не читают, но в классах его изучают наряду с Державиным, Дмитриевым и Батюшковым. Во всех учебных хрестоматиях помещаются его стихотворения, преимущественно переводы идиллий Гебеля, баллад Уланда, Шиллера и Гете, поэм Мура и Байрона и т.д. Кто бывал в средней школе, тот наверно знает на память его «Ночной Смотр», «Жалобу Цереры», «Поликратов перстень», «Лесного Царя» и массу других стихотворений, в которых Жуковский неподражаем, как переводчик.

Переводы Жуковского, особенно родственных ему по духу немецких поэтов и преимущественно Шиллера, действительно можно назвать образцовыми. Отсутствие оригинальности и самобытности в его собственных сочинениях служило ему громадным преимуществом, как переводчику. Жуковский сам сознавал несамостоятельность своего творчества. «Я часто замечал, говорит он в письмах к Гоголю, что у меня наиболее светлых мыслей тогда, как их надобно импровизировать в возражение или дополнение чужих мыслей; мой ум, как огниво, которым надобно ударить о кремень, чтобы из него выскочила искра – это вообще характер моего авторского творчества; у меня почти все чужое или по поводу чужого – и все однако мое».  Он до того проникался духом переводимого автора, что личность переводчика совершенно исчезала, и в результате получался не бедный пересказ чужой мысли, а самый оригинал со всеми его особенностями и характерными чертами.

 



Обновлено 13.11.2011 21:22  
Top.Mail.Ru Яндекс.Метрика

Пример HTML-страницы