Большой Бейсуг

Достоевский — мастер стремительно-действенного сю­жета. Читатель с первых страниц попадает в ожесточен­ную схватку, действующие лица вступают в конфликт со сложившимися характерами, идеями, душевными проти­воречиями. Все происходит экспромтом, все складывает­ся в максимально сжатые сроки. Герои, «решившие в сердце и голове вопрос, ломят все препятствия, пренеб­регая ранами».

«Преступление и наказание» еще называют романом духовных исканий, в котором слышится множество рав­ноправных голосов, спорящих на нравственные, полити­ческие и философские темы. Каждый из персонажей до­казывает свою теорию, не слушая собеседника или оппо­нента. Такое многоголосие позволяет назвать роман по­лифоническим. Из какофонии голосов выделяется голос автора, который высказывает симпатию одним героям и антипатию другим. Он наполнен то лиризмом (когда го­ворит о душевном мире Сони), то сатирическим презре­нием (когда повествует о Лужине и Лебезятникове).

Растущее напряжение сюжета помогают передать диа­логи. С необычайным искусством Достоевский показыва­ет диалог между Раскольниковым и Порфирием Петрови­чем, который ведется как бы в двух аспектах: во-пер­вых, каждая реплика следователя приближает призна­ние Раскольникова; а во-вторых, весь разговор резкими скачками развивает философское положение, изложенное героем в его статье.

Внутреннее состояние персонажей передается писате­лем приемом исповеди. «Знаешь, Соня, знаешь, что я тебе скажу: если б я только зарезал из того, что голоден был, — то я бы теперь... счастлив был. Знай ты это!» Старик Мармеладов исповедуется в трактире Раеколыш-кову, Раскольников - Соне. У всех - желание открыть душу. Исповедь, как правило, имеет форму монолога. Персонажи спорят сами с собой, бичуют себя. Им важно себя самих понять. Герой возражает другому своему го­лосу, опровергает оппонента в себе: «Нет, Соня, это не то! — начал он опять, вдруг поднимая голову, как будто внезапный поворот мыслей поразил и вновь возбудил его...» Привычно думать, что если человека поразил но­вый поворот мыслей, то это поворот мыслей собеседника. Но в этой сцене Достоевский раскрывает удивительный процесс сознания: новый поворот мыслей, который про­изошел у героя, поразил его самого! Человек прислуши­вается к себе, спорит с собой, возражая себе.

Портретная характеристика передает общие соци­альные черты, возрастные приметы: Мармеладов — спив­шийся стареющий чиновник, Свидригайлов — моложа­вый развратный барин, Порфирий — болезненный ум­ный следователь. Это не обычная наблюдательность пи­сателя. Общий принцип изображения сосредоточен в гру­бых резких мазках, как на масках. Но всегда с особой тщательностью на застывших лицах прописаны глаза. Через них можно заглянуть в душу человека. И тогда обнаруживается исключительная манера Достоевского заострять внимание на необычном. Лица у всех стран­ные, в них слишком все доведено до предела, они пора­жают контрастами. В красивом лице Свидригайлова было что-то «ужасно неприятное»; в глазах Порфирия было «нечто гораздо более серьезное*, чем следовало ожидать. В жанре полифонического идеологического романа толь­ко такими и должны быть портретные характеристики сложных и раздвоенных людей.

Пейзажная живопись Достоевского не похожа на кар­тины сельской или городской природы в произведениях Тургенева или Толстого. Звуки шарманки, мокрый снег, тусклый свет газовых фонарей — все эти неоднократно повторяющиеся детали не только придают мрачный ко­лорит, но и таят в себе сложное символическое содержа­ние.

Сны и кошмары несут определенную художественную нагрузку в раскрытии идейного содержания. Ничего проч­ного нет в мире героев Достоевского, они уже сомневают­ся: происходит ли распад нравственных устоев и личнос­ти во сне или наяву? Чтобы проникнуть в мир своих героев, Достоевский создает необычные характеры и не­обычные, стоящие на грани фантастики, ситуации.

Художественная деталь в романе Достоевского столь же оригинальна, сколь и другие художественные сред­ства. Раскольников целует ноги Соне. Поцелуй служит выражению глубокой идеи, содержащей в себе мно­гозначный смысл. Это преклонение перед вселенской бо­лью и страданием, нравственное пробуждение, покаяние героя.

Предметная деталь порой раскрывает весь замысел и ход романа: Раскольников не зарубил старуху-процент­щицу, а «опустил» топор на голову «обухом». Посколь­ку убийца намного выше своей жертвы, то во время убий­ства лезвие топора угрожающе «глядит ему в лицо». Лез­вием топора Раскольников убивает добрую и кроткую Лизавету, одну из тех униженных и оскорбленных, ради которых и поднят был топор.

Цветовая деталь усиливает кровавый оттенок злодея­ния Раскольникова. За полтора месяца до убийства ге­рой заложил «маленькое золотое колечко с тремя каки­ми-то красными камешками», — подарок сестры на па­мять. «Красные камешки» становятся предвестниками капелек крови. Цветовая деталь повторяется далее не­однократно: красные отвороты на сапогах Мармеладова, красные пятна на пиджаке героя.

Ключевое слово ориентирует читателя в буре чувств персонажа. Так, в шестой главе слово «сердце» повторя­ется пять раз. Когда Раскольников, проснувшись, стал готовиться к выходу, «сердце его странно билось- Он на­прягал все усилия, чтобы все сообразить и ничего не забыть, а сердце все билось, стучало так, что ему ды­шать стало тяжело». Благополучно дойдя до дома старухи, «переводя дух и прижав рукой стучавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, постоянно прислуши­ваясь». Перед дверью старухи сердце стучит еще силь­нее: «Не бледен ли я... очень, — думалось ему, — не в особенном ли я волнении? Она недоверчива - не подож­дать ли еще... пока сердце перестанет?» Но сердце не переставало. Напротив, как нарочно, стучало сильней, сильней, сильней...»

Символическая деталь помогает раскрыть социальную конкретику романа. Нательный крест. В момент, когда процентщицу настигло ее крестное страдание, у нее на шее вместе с туго набитым кошельком висел и «Сонин образок, Лизаветин медный крест и крестик из кипари­са». Утверждая взгляд на своих героев как на христиан, автор одновременно проводит мысль об общем для них всех искупительном страдании, на основе которого воз-, можно символическое братание, в том числе между убий­цей и его жертвами. Кипарисовый крест Раскольникова означает не просто страдания, а Распятие. Такими сим­волическими деталями в романе являются икона, Еван­гелие.

Религиозный символизм заметен также в именах соб­ственных: Соня (София), Раскольников (раскол), Капер-наумов (город, в котором Христос творил чудеса); в чис­лах: «тридцатьцелковых», «тридцатькопеек», «тридцать тысяч сребреников».

Речь героев индивидуализирована. Речевая характе­ристика немецких персонажей представлена в романе дву­мя женскими именами: Луизой Ивановной, хозяйкой уве­селительного заведения, и Амалией Ивановной, у кото­рой Мармеладов снимал квартиру.

Монолог Луизы Ивановны показывает не только уро­вень ее слабого владения русским языком, но и ее низкие интеллектуальные способности: «Никакой шум и драки у меня не бул... никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и я это все расскажит... у меня благородный дом, и я всегда сама не хотель никакой шкандаль. А они совсем пришоль пьян и потом опять три путилки спросил, а потом один поднял ноги и стал ногом фортепьян играль, и это совсем нехорошо в благородный дом, и он ганц фортепьян ломаль, и совсем, совсем тут никакой манир...»

Речевое поведение Амалии Ивановны проявляется осо­бенно ярко на поминках Мармеладова. Она пытается об­ратить на себя внимание тем, что «ни с того ни с сего» рассказывает забавное приключение. Она гордится своим отцом, который «будь ошень ошень важны шеловек и все руки по карман ходиль».

Мнение Катерины Ивановны о ненцах отражено в ее ответной реплике: «Ах, дурында! И ведь думает, что это трогательно, и не подозревает, как она глупа!.. Иттть си­дит, глаза вылупила. Сердится! Сердится1 Ха-ха-ха! Кхи-кхи-кхи».

Не без иронии и сарказма описывается речевое поведе­ние Лужина и Лебезятникова. Высокопарная речь Лужи­на, содержащая модные фразы в сочетании с его снисхо­дительным обращением к окружающим, выдает его высо­комерие и честолюбие. Карикатурой на нигилистов пред­ставлен в романе Лебезятников. Этот «недоучившийся самодур» не в ладах с русским языком: «Увы, он и по-русски-то не умел объясняться порядочно (не зная, впро­чем, никакого другого языка), так что он весь, как-то разом» истощился, даже как будто похудел после адво­катского подвига». В сумбурных, неясных и догматичес­ких речах Лебезятникова, представляющих, как извест­но, пародию на общественные взгляды Писарева, отрази­лась критика Достоевским идей западников.

Индивидуализация речи ведется писателем по одному определяющему признаку: у Мармеладова деланная веж­ливость чиновника обильно усыпана славянизмами; у Лужина — стилистическая канцелярщина; у Свидригай-лова — ироническая небрежность.

В «Преступлении и наказании» своя система выделе­ния опорных слов и фраз. Это — курсив, то есть использование другого шрифта. Это способ обращения внима­ния читателей и на сюжет, и на задуманное, содеянное. Выделенные слова как бы ограждают Раскольникова от тех фраз, которые ему и выговорить-то страшно. Курсив используется Достоевским и как способ характеристики персонажа: «невежливая язвительность» Порфирия; «не-насыткмое страдание» в чертах Сони.

Н. А. Добролюбов в статье «Забитые люди» сформу­лировал направления напряженной мыслительной дея­тельности Достоевского: трагический пафос, связанный с болью о человеке; гуманистическое сочувствие человеку, испытывающему боль; высокая степень самосознания ге­роев, которые страстно хотят быть настоящими людьми и одновременно признают себя бессильными.

К ним можно добавить постоянную сосредоточенность писателя на проблемах современности; интерес к жизни и психологии городской бедноты; погружение в самые глубокие и мрачные круги ада души человека; отноше­ние к литературе как способу художественного предвиде­ния будущего развития человечества.