Большой Бейсуг

Любимой формой стихотворений Жуковского была баллада; поэтому современники часто называли его в шутку «балладником». В своих балладах он высказывал неудовлетворенность настоящим, стремление в какую-то неведомую фантастическую даль в область таинственного и чудесного. Политические события и нравственный перелом общества, происходившие на его глазах, заставили его только отвернуться от действительной реальной жизни и перенестись в царство мечты и грез, где его болезненному воображению постоянно рисовались сумрачные, тихие кладбища, мертвецы в саванах, загробные существа, духи и тому подобные создания разгоряченной фантазии. Воейков, в своей знаменитой сатире «Дом сумасшедших», так характеризует эту сторону поэзии Жуковского:

«Вот Жуковский, в саван длинный

Скутан, лапочки крестом,

Ноги вытянуты чинно,

Чорта дразнит языком,

Видеть ведьм воображает,

То глазком им подмигнет,

То кадит, то отпевает,

И трезвонит, и ревет».

В этом направлении поэзии Жуковского нельзя не видеть отрицательной стороны его литературной деятельности. Насколько он послужил литературе, как мастер слова и гениальный переводчик немецких поэтов, усвоивший их русскому языку в таком совершенстве, что они сделались русской читающей публике уже не чужими, не чуждыми, а как будто своими, - почти настолько же он принес вред обществу, увлекая его в туманную область романтического мистицизма и суеверия. Пересаживая Бюргера, Соути и тому подобных романтиков на почву русской литературы, Жуковский, может быть, бессознательно, сделался орудием весьма понятной реакции против французского свободомыслия конца XVIII века, плодами которой и был в литературе туманный немецкий романтизм. Благодаря Жуковскому и его подражателям в этом роде, реакция эта надолго затянулась в нашей литературе, и только литературное движение сороковых годов и в особенности возрождение его в шестидесятые годы XIX века избавило нас от этого кошмара средних веков. Теперь это увлечение туманными образами разнузданной фантазии романтиков уже забыто; до нас дошли только положительные заслуги Жуковского перед русскою литературой: как трудолюбивый и талантливый предшественник Пушкина и его школы, он расчистил путь для гениального поэта, и нельзя не признать, что если бы этого не сделал Жуковский, то тяжелая работа строительства выпала бы на долю самого Пушкина и, быть может, помешала бы его гению явиться в том блеске, который самого Жуковского заставил признать себя побежденным.

Во времена молодости Жуковского в литературе существовало две партии: партия литературных староверов, отстаивавших латинско-немецкую конструкцию и архаические церковно-славянские обороты речи, и партия, стремившаяся к упрощению литературного языка приближением его к разговорной речи. Во главе первой партии стоял вице-адмирал Шишков, президент Российской академии и затем министр народного просвещения; во главе второй – Карамзин, российский историограф и автор «Писем русского путешественника». Несмотря на официальное положение Шишкова, школа Карамзина одержала полную победу над шишковистами. Жуковский считал себя учеником Карамзина и был его ревностнейшим приверженцем и последователем. К Карамзину он относился с такой безграничною преданностью и такой глубокою любовью, какие трудно себе представить. «Я благодарен ему за счастье знать и (что еще более) чувствовать настоящую ему цену… После Карамзина не следовало бы говорить о самом себе – но для чего же? Я желаю быть ему подобным в стремлении к хорошему», пишет он о Карамзине к  И. И. Дмитриеву. Сообщая Козлову о свидании с Манцони, он говорит:.. «Эти немногие минуты были для меня счастливы, как в старину подобные минуты с Карамзиным, при котором душа всегда согревалась и яснее понимала, на что она на свете». Получив известие о смерти Карамзина, он писал его вдове: «Он был наш ангел! Друг, хранитель, наставник, пример всего доброго, ободритель для всего прекрасного… Когда я его покидал, я чувствовал, что это навсегда. Я не смел с ним проститься. Я счастлив, что мог поцеловать его руку»… Жуковский стоял в передовом ряду Карамзинской школы и своими сочинениями много помог победе карамзинистов над шишковистами. Пушкин и его школа, сменившая Карамзина, признавая в Карамзине преобразователя и обновителя русского литературного языка, отдавали полную справедливость Жуковскому, как творцу художественных форм стиха и стихотворной речи.