Большой Бейсуг

Ещё в Нежинской гимназии он испытал с величайшей мукой, как эгоистически злы, тупы, бессердечны даже дети русского «общества», которые были его товарищами по школе. Они сразу отвернулись от него и за его наружность, и за его болезненность и за то, что он приехал в гимназию не в коляске, а в каком-то фургоне, запряженном волами.

К этим далеким мучительным впечатлениям детства присоединилось новое потрясающее впечатление уже не от «детей», а от «отцов», бушевавших в театре против его обличительного, правдивого слова, на которое он возлагал столько надежд!

Таким образом душевный переворот, происшедший в нем, вполне понятен психологически: общество, которое все целиком представляет одну душевную язву – лихоимства, стяжательства, несправедливости, эгоизма и зверства, можно улучшить не бичом сатиры, а могучим, небесным огнем мистической проповеди.

И вот появляется его книга «Из переписки с друзьями», где он сжигал все, чему поклонялся, и поклонился всему, что сжигал. Она произвела в лучших кружках интеллигенции впечатление разорвавшейся гранаты, и это было высказано Гоголю, так сказать, за всех огненным пером В. Белинского…

Но откуда же в русском обществе так сильно засела та язва,  которую обличал Гоголь?

Для ответа на этот вопрос мы помещаем заметку Н.Н. Соколова, ставящего этот вопрос на почву давнопрошедшей истории России. Мы далеко не можем согласиться со всеми его выводами: он, напр., говоря, что закон бессилен с язвой взяточничества,  совершенно игнорирует, что судебные уставы 20 ноября 1864 года, этот великий закон Императора Александра II, совершили (конечно, в пределах судебного ведомства) то самое чудо, которое г. Соколов считает невозможным на почве одного лишь закона.

Закон закону рознь.

Такое чудо, конечно, немыслимо посредством одного карающего закона.

Но автор не делает этой оговорки, а потому мы считали нужным сделать её за него.

Ещё более важную оговорку приходится сделать по поводу его мнения, что взяточничество можно победить только широким народным образованием. Не отрицая значения образования масс, как общего орудия прогресса, культуры, цивилизации и улучшения форм общественных отношений и порядков, мы, тем не менее, должны заметить, что приписывать развитие взяточничества одному этому фактору – невозможно. Герберт Спенсер, в своем гениальном исследовании «The principles of sociology» говорит в отделе «Ceremonial institutions» (обрядовые учреждения) в главе IV – «Presents» (дары или подарки), что тот факт, который выясняется г. Соколовым относительно России и который он приписывает только одним восточным народам, а именно что предоставление различных административных и судебных должностей в этих государствах имело первоначально целью «кормление местным населением этих назначаемых», - является фактом всеобщим, за некоторыми исключениями, весьма важными и характерными, о которых мы скажем сейчас. Эти – то исключения и дадут нам понять истинную причину появления в мире такого зла, как «кормление» или «present», т.е. дары.

Дело в том, что в процессе развития политических учреждений, т.е. власть глав и лиц, ими уполномоченных вместо себя для управления отдельными областями, замечается постепенность. Вначале не существует определенных налогов, не существует определенных законов. Собирается обыкновенно «дань», как было и у нас. Лица, отправленные для собирания этой дани, не руководились никакими определенными правилами, исключая одного: взять как можно больше и, передавая эту дань центральному главе, оставить и себе львиную долю.

Необходимо помнить, что до возникновения организованного правительства все те функции (отправления), которые со временем оно принимает на себя, исполняются людьми случайными, выдавшимися чем либо из толпы – либо силой, либо ловкостью, либо некоторыми познаниями. Как знахарь оказывает свою помощь за личные подарки, как шаман берется быть посредником между верующим и божеством за известную плату, так и первобытный судья разбирал споры между тяжущимися только тогда, когда обе стороны приносили ему подарки. Лишь мало по малу эти подарки сделались «обычаем». Спенсер говорит на стр. 82  «Ceremonial institutions»: «В тех племенах, где не было глав, а также и в тех, где главенство не было стойким, или хотя и установилось, но было слабо, там принесение подарков не обращалось в установившийся обычай. Австралийцы, тасманийцы, южнлземельцы дают образцы отсутствия такого установившегося обычая. То же мы видим среди диких американских рас, которые мало организованы, как эскимосы, чинуки, команчи, чиппеуа и змеиные индейцы. Нет этого обычая и у племен, организованных демократически, напр., у ирогезов, криков. У них нет строго-личного главы, а потому здесь не замечается и обычая принесения даров. Наоборот, этот обычай достиг высочайшего развития среди тех американских рас, которые в древности достигли, под деспотической властью, значительной степени цивилизации. Торквемада пишет, что в Мексике, «если кто нибудь идет к главе или королю на поклов, он должен принести цветы и дары». О чибчах (или, как неправильно у нас переводят, чибчасах) читаем, что к кацику они не смеют являться без даров.

То же сообщают о юкатанцах, малайо-полинезийцах, таитянах, фиджийцах.

Из рассказов путешественников можно видеть, как эти добровольные приношения переходят в обязанность.

И эта форма была не особенностью восточных и американских народов, - она существовала и в Зап. Европе. При Меровингах и Карловингах весь народ нес дары королю в марте месяце. Дары приносились и лицам и общинам. В Англии, когда монархи посещали город, они требовали даров в таком изобилии, что нередко горожане считали такие визиты величайшим несчастием (a great misfortune).

Только путем долгой эволюции эти дары перешли в налоги, а взятки заменились жалованьем.

Указы против даров судьям начали появляться во Франции уже в 1256 г., но были сперва также безуспешны, как и указы Петра Великого в России.

Известное взяточничество гениального мыслителя Френсиса Бэкона доказывает, что этот обычай удерживается долго, несмотря на высокое образование и даже гениальный ум чиновника.

Взятки существуют даже и теперь не только во Франции, но и в Америке. Правда, в обеих этих странах, благодаря свободе печати, они очень скоро становятся предметом суда и общественного негодования, - как было, напр., с делом Суэцкого канала и т.п.

В другом отделе своих «principles of sociology», а именно в «Political institutions», Спенсер, указав на благотворные результаты развития политической организации, обращает внимание и на оборотную сторону медали, которая является особенно бедственной там, где эта организация переходит пределы нужного и полезного для страны.