Большой Бейсуг

Гроза двенадцатого года Настала - кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?

А. С. Пушкин

Долгие годы среди многих исследователей романа проч­но держалось мнение, что по первоначальному замыслу писателя «Война и мир» должна была явиться поэтичес­кой семейной хроникой двух старинных дворянских ро­дов - Болконских и Ростовых, а исторические события должны были служить лишь фоном для хроники русской дворянской жизни первых десятилетий минувшего века.

Поэтому они и оценивали первую законченную редакцию «Войны и мира» как «сословный дворянский роман с ярко выраженной дворянской идеологией», полагая, что лишь на самом последнем этапе работы над произведени­ем Толстой изменил свой замысел и перенес центр внима­ния с «истории дворянских семейств на историю наро­да».

Подобная легенда могла возникнуть только потому, что ее авторы не обращались к изучению рукописей ро­мана и не посчитались с тем, что сам Толстой писал и говорил о замысле своего произведения.

Л. Толстой по поводу «Войны и мира» заметил, что он любил «мысль народную вследствие войны 12-го года». «Мысль народная» в романе приняла многообразные ху­дожественные формы, проступая в различных аспектах поэтического плана.

Обратившись к прошлому, изображая картины исто­рических событий и образы их действительных участни­ков, писатель стремился быть как можно более точным. «...Когда я пишу историческое, — подчеркивал Тол­стой,  — я люблю быть до малейших подробностей верным действительности». Он изучил громадное количество материалов об эпохе Отечественной воины 1812 года — книг, исторических документов, воспоминаний, писем.

Главная цель Отечественной войны 1812 года, как пишет Толстой, достигалась действиями народной вой­ны, уничтожившей французов. В ее основе лежало «об­щее желание» всего народа, состоявшее в «изгнании фран­цузов из России и истреблении их армии».

Одним'из первых в русской и мировой литературе Тол­стой создал картины народной партизанской войны и раскрыл ее истинный смысл и значение. В действиях партизанских отрядов 1812 года писатель увидел ту выс­шую форму единения народа и армии, которая коренным образом изменила самое представление о войне. «Со вре­мени пожара Смоленска, — говорит Лев Николаевич, — началась война, не подходящая ни под какие прежние правила ведения войн. Сожжение городов и деревень, от­ступление после сражений; удар Бородина и опять от­ступление, пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война — все это были от­ступления от правил».

Впервые столкнувшись с подобными формами борьбы, Наполеон «не перестал жаловаться Кутузову и императо­ру Александру на то, что война велась противно всем правилам». Рассказав об этом, Толстой добавляет: «Как будто существуют какие-то правила для того, чтобы уби­вать людей».

Смоленские сцены романа замечательны тем, что в них наглядно показано, как в русском народе родились чувства оскорбления и негодования, вызванные вражес­кими действиями, перешедшие вскоре в прямую ненависть к захватчикам. Во время обстрела Смоленска с дальних позиций его жители еще находились во власти мирных забот и дел. А когда началась бомбардировка города, многие из них с любопытством прислушивались к свисту гранат и ядер, не испытывая особого страха. Но вот одно из ядер попало в'толпу, и смертельно была ранена кухарка Ферапонтова — мужика, содержавшего в Смоленс­ке постоялый двор.

«Злодей, что ж ты это делаешь? — прокричал хозя­ин, подбегая к кухарке. В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок, и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки». С этого момента в чувствах и настрое­ниях жителей Смоленска наступил перелом. К вечеру, когда огонь пожаров, зажженных вражескими ядрами, вырос в пугающее зарево, они до конца поняли, что не­сет им враг.

Ферапонтов увидел, как свой же солдаты потащили из его лавки мешки с мукой. На какую-то минуту в его душе заговорил хозяин, и он хотел обругать и остано­вить солдат. Но тут же в нем заговорил другой голос — патриота, глубоко оскорбленного вражеским вторжени­ем. «Тащи все, ребята! Не доставайся дьяволам, — за­кричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на ули­цу...». Без колебаний поджигает он свой двор.

В эту же пору вблизи загорается другой двор. По ули­це потянуло запахом лепешек от сгоревшего хлеба. Его также поджег сам владелец, как и Ферапонтов, не допус­кавший мысли о том, чтобы его добро досталось врагам России.

Но вот французы стали приближаться к Москве, и «все население, как один человек, бросая свои имуще­ства, потекло вон из Москвы, показывая этим отрица­тельным действием всю силу своего народного чувства». Когда захватчики вошли в Москву, город был похож на покинутый пчелами улей. Москва была пуста. «По ули­цам никого дочти не было. Ворота и лавки все были заперты. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов». Так древняя столица встретила интер­вентов.

Народ позаботился о том, чтобы захватчики чувство­вали себя в Москве, как в пороховом погребе, чтобы под ними горела земля.

Мужики Карп и Влас и «все бесчисленное количество таких мужиков» не только не везли сена в Москву за большие деньги, которые им были обещаны, а жгли его. Такие мужики предавали огню все, что оставляло населе­ние, уходившее с насиженных мест, когда приближался неприятель.

Могучую помощь своей армии народ оказал созданием партизанских отрядов. Толстой рассказывает о самых различных отрядах, группах и «партиях» партизан, дей­ствовавших в 1812 году. Их тогда были сотни — пешие и конные, крупные и мелкие, с артиллерией и рогатина­ми (с ними охотники в мирное время ходили на медве­дя!). «Был начальником партии дьячок, взявший в ме­сяц несколько сот пленных, была старостиха Василиса, побившая сотни французов».

Сколько ни жаловались Наполеон и его маршалы на то, что русские ведут войну «не по правилам», как ни стеснялись при дворе императора Александра говорить о партизанах, «дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил... поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все на­шествие».

Подобно Кутузову, одобрявшему действия партизанс­ких отрядов, видевшему в них ближайших помощников регулярных войск, Толстой славит «дубину народной вой­ны», славит народ, поднявший ее на врага, «...Благо тому народу, который в минуту испытания, не спраши­вая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую по­павшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрени­ем и жалостью»

Эта война, пишет Лев Николаевич, имела «дорогое русскому сердцу народное значение».

Народ нашел способы и формы вести малую войну про­тив захватчиков. Он же продиктовал свою волю вести ее до конца, до полного разгрома иноземного нашествия. В ответ на предложение о мире, которое передал по пору­чению Наполеона его посланник Лористон, Кутузов «от­вечал, что мира не может быть потому, что такова воля народа».

Народ выступает в «Войне и мире» как могучая сила, решившая исход войны с Наполеоном, и как тот верхов­ный судья, который может дать и дает самую верную, самую справедливую оценку деятельности любого из ге­роев романа, как о них говорит писатель, лиц «вымыш­ленных и полувымышленных», в особенности историчес­ких лиц.

Есть глубокий смысл в противопоставлении мужика-партизана Тихона Щербатого, оказавшегося «самым нуж­ным человеком» в отряде Денисова, солдату Платону Ка­ратаеву. Тихон — яркий образ народного мстителя. Ка­ратаев олицетворяет собой и мудрость, и ограниченность людей русской патриархальной деревни, их доброту и долготерпение.

Попав в плен, «давнишний солдат» Каратаев в сущ­ности перестает быть солдатом. Он учит Пьера Безухова терпеливости, всепрощению, самоотречению. Ослабевше­го и больного Платона Каратаева французские конвоиры безжалостно расстреляли по дороге. Горький его конец заставляет задуматься. Самому неискушенному читате­лю становится очевидным, что спасли нашу родину в 1812 году не безвольные Платоны Каратаевы, а люди, чьим мужеством восхищается автор «Войны и мира». Это яростные артиллеристы батареи скромного и ти­хого с виду капитана Тушина; это мужественные солда­ты роты Тимохина, бестрепетно глядевшие в глаза смер­ти на Бородинском поле; это смелые и неуловимые парти­заны Василия Денисова...

Но в то же время Толстой изображает русских людей самыми миролюбивыми людьми на свете. Носителем под­линного миролюбия русских людей выступает в книге не только юный Петя Ростов, проявляющий трогательную заботу о французском барабанщике - «жалком мальчиш­ке» Винсенте, но и другие солдаты, которые, увидев сдав-шихся в плен французов, голодных и намученных, гово­рят, что их «теперь и пожалеть можно».

В оценках «Войны и мира» справедливо подчеркива­ется ее героико-патриотический характер. В книге Тол­стого на века прославлен подвиг русского народа в спра­ведливой, освободительной войне. Она и впредь будет во­одушевлять народы, борющиеся против иноземных пора­ботителей.

Однако в романе-эпопее Толстого есть еще одна грань, делающая ее удивительно созвучной нашему времени, когда одним из самых жгучих вопросов, волнующих всех людей доброй воли, стал вопрос о сохранении мира на земле.

Автор «Войны и мира» был убежденным и страстным поборником мира. Он хорошо знал, что такое война, близ­ко видел ее своими глазами.

Главные герои романа - князь Андрей Болконский и Пьер Безухов - решительно и безоговорочно осуждают войну, как осуждает ее автор романа, видящий в ней «противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие».