Почти в самом центре Рима, недалеко от древнего Колизея, затерялась небольшая, но шумная Испанская площадь. Это один из самых бойких перекрестков Вечного города. От площади в разные стороны, веером, расползлось около десятка улиц. Одна из них, едва ли не самая тихая и спокойная, — Viа Sistinа. Прежде она называлась Viа Fе1iсе. На этой улице есть дом под номером 126, ничем не приметный, серовато-грязного цвета шестиэтажный дом. Он привлекает ныне к себе советских туристов, приезжающих в Рим. На уровне второго этажа (когда-то дом был двухэтажный, потом его надстроили) к стене фасада привинчена мраморная доска с короткой и не очень точной в хронологии надписью на русском и итальянском языках, извещающая, что здесь в такие-то годы жил Гоголь и писал «Мертвые Души». Доску установили в начале века к пятидесятой годовщине со дня смерти писателя.
Однажды мне привелось побывать в этом доме, в квартире, где писались «Мертвые души». Она принадлежит ныне адвокату Сильвио Петруччи. Но хозяина нет дома. Меня принимает его жена. Она не удивилась визиту незнакомого человека. За тридцать лет, прожитых в этом доме, ей довелось приветить не одного русского.
Внимательно осматриваю большую, метров в 35, комнату, стараясь закрепить в памяти наималейшие ее детали. «Комната Николая Васильевича была довольно просторна, с двумя окнами, имевшими решетчатые ставни изнутри. Обок с дверью стояла его кровать, по средине большой круглый стол; узкий соломенный диван, рядом с книжным шкафом, занимал ту стену ее, где пробита была другая дверь. Дверь эта вела в соседнюю комнату, тогда принадлежавшую В. А. Панову, а по отъезде его в Берлин доставшуюся мне». Это рассказывает в своих известных воспоминаниях Павел Васильевич Анненков, писавший под диктовку Гоголя многие главы «Мертвых душ» вот здесь, у этого окна, у которого я сейчас сижу.
В этой комнате, вдали от родной земли, создавалось одно из величайших произведений русской литературы...
У каждого художника есть произведение, которое он считает главным делом своей жизни, произведение, в которое он вложил самые заветные, сокровенные думы, все свое сердце.
Таким главным делом жизни Гоголя явились «Мертвые души». Его писательская биография продолжалась двадцать три года. Из них около семнадцати лет были отданы работе над «Мертвыми душами».
Еще только начав писать это произведение, Гоголь проникся убеждением в его исключительной важности, в том что оно должно сыграть какую-то особую роль в судьбах России и прославить имя автора. 28 июня 1836 года он писал Жуковскому: «Клянусь, я что-то сделаю, чего не делает обыкновенный человек... Это великий перелом, великая эпоха моей жизни». Четыре с половиной месяца спустя — тому же корреспонденту: «Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то... какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нем! Это будет первая моя порядочная вещь, которая вынесет мое имя». Гоголь так увлечен новым сочинением, что в сравнении с ним все написанное прежде кажется ему пустяковыми «мараньями», которые «страшно вспомнить».
Сколь бы, однако, ни было велико значение «Мертвых душ», нет нужды противопоставлять их предшествующему творчеству писателя. Без «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода», Петербургских повестей и «Ревизора» не было бы «Мертвых душ».
Развитие Гоголя шло необыкновенно быстро, интенсивно. Между выходом в свет первого цикла его повестей и началом работы над «Мертвыми душами» прошло всего три-четыре года. Но громадный художественный опыт, добытый Гоголем в процессе работы над первыми своими произведениями, дал ему возможность создать гениальную поэму.
...Есть писатели, легко и свободно придумывающие сюжеты своих сочинений. Гоголь к их числу не относился. Он был неизобретателен на сюжеты. С величайшим трудом давался ему сюжет каждого произведения. Ему нужен был всегда внешний толчок, чтобы окрылить свою фантазию. Современники рассказывают, с каким жадным интересом слушал Гоголь различные бытовые истории, анекдоты, подхваченные на улице, были и небылицы. Слушал профессионально, по-писательски, запоминая каждую характерную деталь. Проходили годы, и иная из этих случайно услышанных историй оживала в его произведении. Для Гоголя, вспоминал впоследствии П. В. Анненков, «ничего не пропадало даром».
Сюжетом «Мертвых душ» Гоголь, как известно, был обязан Пушкину, давно внушавшему ему мысль написать большое эпическое произведение. Об этом вспоминал Гоголь в своей «Авторской исповеди».
Пушкин рассказал Гоголю историю похождений некоего авантюриста, скупавшего у помещиков умерших крестьян, с тем чтобы заложить их, как живых, в Опекунском совете и получить под них изрядную ссуду. История эта могла показаться Гоголю не более диковинной, чем та, о которой он рассказал в только что законченной повести «Нос».
Но откуда Пушкин узнал сюжет, который он подарил Гоголю?
История мошеннических проделок с мертвыми душами могла стать известна Пушкину во время его кишиневской ссылки. В начале ХIХ века сюда, на юг России, в Бессарабию, из разных концов страны бежали десятки тысяч крестьян, спасаясь от уплаты недоимок и различных поборов. Местные власти чинили препятствия расселению этих крестьян, преследовали их.
В Кишиневе действовала специально учрежденная комиссия, занимавшаяся выявлением беглых крепостных крестьян. Полиции предписывалось удовлетворять ее требования «без малейшего замедления». Но все меры оказались напрасными. Спасаясь от преследователей, беглые крестьяне часто брали имена умерших крепостных. Рассказывают, что во время пребывания Пушкина в кишиневской ссылке по Бессарабии разнеслась молва, будто город Бендеры бессмертен, а население этого города называли «бессмертным обществом». В течение многих лет там не было зарегистрировано ни единого смертного случая. Это в конце концов возбудило подозрение властей. Началось расследование. Оказалось, что в Бендерах было принято за правило: умерших «из общества не исключать», а их имена отдавать прибывшим сюда беглым крестьянам . Пушкин не раз бывал в Бендерах, и его, по свидетельству Липранди, автора известных воспоминаний, очень занимала эта история. Впоследствии, уже находясь в Одессе, Пушкин при каждой встрече с Липранди непременно спрашивал у него: «Нет ли чего новенького в Бендерах?»
Эту историю с мертвыми душами долго хранила память Пушкина, и она, вероятно, стала зерном того сюжета, который почти полтора десятилетия спустя после кишиневской ссылки он рассказал Гоголю.
Надо заметить, что затея Чичикова отнюдь не была такой уж редкостью в самой жизни. Мошенничества с «ревизскими списками» были в те времена довольно распространенным явлением. Действительный случай покупки мертвых душ, о котором мог слышать Гоголь, имел место в самом Миргородском уезде. Об этом впоследствии рассказывала сестра писателя. О другом таком же случае сообщала его родственница — М. Г. Анисимо-Яновская. Дядя ее Харлампий Петрович Пивинский, владелец двухсот десятин земли и душ тридцати крестьян, занимался винокурением. Но вдруг разнесся слух, что тем помещикам, у коих нет пятидесяти крепостных душ, не будет впредь разрешено курить вино. Предприимчивый дядюшка поспешил в Полтаву и внес за своих умерших крестьян подати, как за живых, да, кроме того, докупил у окрестных помещиков некоторое количество мертвых душ и таким образом до конца дней сохранил за собой право заниматься винокурением. По свидетельству Анисимо-Яновской, Гоголь хорошо знал о коммерции Пивинского, с которым был знаком и который будто бы именно и навел писателя на мысль о «Мертвых Душах».
Можно с уверенностью предположить, что не один какой-то определенный случай лег в основу гоголевского сюжета. Писатель, очевидно, был наслышан о многих подобных историях. И он обобщил их.
Ядром сюжета «Мертвых душ» была авантюра Чичикова. Она только казалась невероятной, анекдотичной. На самом же деле она была достоверной во всех мельчайших подробностях. Крепостническая действительность создавала весьма благоприятные условия для таких авантюр.
До начала ХVIII века правительство учитывало лишь общее количество крестьянских дворов в стране. Указом 1718 года так называемая подворная перепись была заменена подушной. Отныне все крепостные мужского пола, «от старого до самого последнего младенца», подвергались обложению налогом. Через каждые 12—15 лет учинялись ревизии, регистрировавшие фактическое количество податных душ. Умершие же крестьяне, или беглые, или отданные в рекруты считались до следующих «ревизских сказок» податными, и помещик обязан был либо сам платить налог в казну за них, либо раскладывать причитающуюся сумму на оставшихся крестьян.
Мертвые души становились обузой для помещиков, мечтавших, естественно, от нее избавиться. И это создавало психологическую предпосылку для всякого рода махинаций. Одним мертвые души были в тягость, другие, напротив, испытывали нужду в них, рассчитывая при помощи мошеннических сделок извлечь выгоду. Именно на это уповал и Павел Иванович Чичиков.
Гоголь великолепно разбирался во всех тонкостях устройства крепостнической системы. Вся история с покупкой Чичиковым мертвых душ рассказана писателем в полном соответствии с действующим в России законодательством. Чичиков не зря выхваляется, что он «привык ни в чем не отступать от гражданских законов». Суть дела состояла в том, что фантастическая сделка Чичикова осуществлялась в совершенном согласии с параграфами закона.
Действительность николаевской России сама по себе столь невероятна, отношения между людьми так искажены, что в этом мире свершаются самые невероятные, самые неправдоподобные с точки зрения здравого смысла события.
Гоголю всегда нравились истории, отличавшиеся резкими, неожиданными поворотами сюжета. В основе сюжетов многих его произведений нелепый анекдот, исключительный случай, чрезвычайное происшествие И чем более анекдотичной, необычайной кажется внешняя оболочка сюжета, тем ярче, достовернее, типичнее предстает перед нами реальная картина жизни. Здесь — одна из своеобразных особенностей гоголевского искусства.
Гоголь начал работать над «Мертвыми душами» в середине 1835 года, то есть еще раньше, чем над «Ревизором». 7 октября 1835 года он сообщает Пушкину, что уже написал три главы «Мертвых душ». Но новая вещь, по-видимому, еще не захватила Гоголя. Он мечтает написать комедию. В том же письме он просит Пушкина подсказать какой-нибудь «русский чисто анекдот» для комедии, которая «будет смешнее черта». И лишь после «Ревизора», уже за границей, Гоголь по-настоящему взялся за «Мертвые души».
Чем дальше продвигалась работа над новым произведением, тем более грандиозными представлялись Гоголю его масштабы и более сложными задачи, которые перед ним стояли. Написанные в России первые три главы перерабатываются заново. Гоголь бесконечно переделывает каждую вновь написанную страницу. Он живет затворником в Риме, лишь изредка позволял себе уехать для лечения на воды в Баден-Баден и для короткого отдыха — в Женеву или Париж. Три года проходят в напряженном труде.
Осенью 1839 года обстоятельства заставили Гоголя совершить поездку на родину.
Хотя это путешествие создавало некоторые осложнения для писателя (в связи с отсутствием денег и вынужденным перерывом в работе), он был очень рад возможности побывать на родной земле, прикоснуться к источнику, которого черпал вдохновение для своего великого труда.
Восемь месяцев спустя Гоголь решил вернуться в Италию, чтобы ускорить работу над книгой. Прошел год, и она была завершена. Осталось наложить последние штрихи, отшлифовать некоторые детали и переписать рукопись набело.
В октябре 1841 года Гоголь снова приехал в Россию с намерением напечатать свое новое произведение — итог упорного шестилетнего труда. Он прожил несколько дней в Петербурге и затем уехал в Москву, чтобы там добиться цензурного разрешения.
Прежде чем расстаться с «Мертвыми душами», Гоголь еще раз тщательно их перечитал. Беловая рукопись оказалась испещренной многочисленными поправками и превратилась снова в черновую. Гоголь отдал переписывать текст набело. Но в полученную копию он опять стал вносить многочисленные карандашные и чернильные исправления. Таков был обычный процесс работы взыскательного художника.
В декабре все было закончено, и рукопись поступила на рассмотрение Московского цензурного комитета. Здесь она встретила к себе явно враждебное отношение.
В письме к своему другу Плетневу Гоголь красочно описал историю своих цензурных мытарств. Как только председательствовавший на заседании цензурного комитета Голохвастов услышал название «Мертвые души», он закричал:
«— Нет, этого я никогда не позволю: душа бывает бессмертна — мертвой души не может быть,— автор вооружается против бессмертия!
Голохвастову растолковали, что речь идет о ревизских душах, но он пришел в еще большую ярость:
— Этого и подавно нельзя позволить... это значит против крепостного права!
Тут подхватили члены комитета:
- Предприятие Чичикова есть уже уголовное преступление.
Когда один из цензоров попробовал было робко объяснить, что, дескать, автор не оправдывает Чичикова, со всех сторон закричали:
— Да, не оправдывает, а вот он выставил его теперь, и пойдут другие брать пример и покупать мертвые души...»
Гоголь в конце концов был вынужден забрать рукопись и решил ее отправить в Петербург.
В конце декабря 1841 года в Москве гостил Белинский. Гоголь обратился к нему с просьбой захватить с собой рукопись в Петербург и посодействовать скорейшему прохождению ее через тамошние цензурные инстанции. Критик охотно согласился выполнить это поручение.
Петербургская цензура оказалась более снисходительной. После долгих проволочек она наконец разрешила печатать книгу, но при этом признала в ней тридцать шесть мест «сомнительными» и потребовала внести существенные поправки в «Повесть о капитане Копейкине», либо вовсе снять ее да, кроме того, изменить название поэмы. «Похождения Чичикова, или Мертвые души» — Таково было предложенное цензурой название. Под таким названием поэма издавалась вплоть до Октябрьской революции.
21 мая 1842 года «Мертвые души» вышли из печати.
похожие материалы
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
